Типа я. Дневник суперкрутого воина

Я слез с качелей, сказал: «Я сейчас», – и просто пошел вдоль двора. Я совсем не контролировал свои ноги, они сами шли. Все, что мне оставалось делать, – это смотреть в разные стороны, пытаясь понять тайну этого двора. Подъезды мне казались одновременно знакомыми и нет. В моей памяти они были старыми, а сейчас покрашены в разные цвета. Ребята догнали меня, и я, указав на угловой подъезд, сказал:

– Этот был коричневый, а этот черный, – указал я на следующий подъезд. Там, где сейчас был ухоженный палисадник, в мыслях я видел старый ржавый и согнутый турник, на котором занимался дядя… Дяденька… я не мог вспомнить имени, которое крутилось у меня в голове, но отчетливо видел, как худощавый лысый мужик в белой майке с татуировкой на плече подтягивался на этом турнике, которого уже не было. Он вечно курил сигареты, и мама… кажется… мама предупреждала меня, чтобы я с ним не разговаривал.

– Ты помнишь это место? – спросил Расул, но я не ответил.

Я дошел до конца двора, где был выезд на дорогу. Я вышел со двора и повернул, затем еще раз, я знал, где лежала старая вонючая шина, знал, где была яма, куда соседи иногда выбрасывали мусор, когда стемнеет, и я их видел… я всех их видел сверху, а еще я видел море, волнорезы, корабли… бесконечные волны… Я все это видел сверху. И тогда я поднял глаза наверх, на пятиэтажный дом, с виду не такой уж и старый. Он был весь покрашен в непонятный то ли оранжевый, то ли красноватый цвет. С улицы к окнам тянулись какие-то растения, которые, будто виноград, искали что-нибудь твердое, чтобы вокруг него обвиться.

– Что? – спросила Румина.

– Я там жил. Там, наверху, я видел все это место…

Я побежал дальше по дороге, повернул еще раз. На пересечении улиц стояла белая, как будто кто-то опустил облако на землю, кондитерская «Сладкуша». Я смотрел на нее несколько секунд, потом мои ноги задрожали, и я сел на землю.

– Это то место, которое мы видели вчера на фото, – тихо сказала Румина кому-то из нашей команды. – Тут была авария.

Я подождал еще пару минут, пока не понял, что опять могу стоять на ногах, и быстрым шагом пошел в сторону кондитерской, потом опять остановился.

– Я дальше не могу, – сказал я.

– Почему?

– Не могу. Ноги не идут, – сказал я и сел на бордюр. – Идите сами. Спросите все про маму, а я тут подожду.

Они пошли, а я сидел вдалеке и смотрел на этот дурацкий магазин тортов. Я думал про всякие вещи, про место, где я жил. Все в том дворе, даже в этой дороге до кондитерской, мне казалось знакомым. Даже запах моря. Все тут было какое-то… мое. Я встал и повернулся в сторону моря. Вдалеке можно было его разглядеть, но между нами было неухоженное поле из всяких колючек, кустов, бугров и ям. Если пройти еще дальше, за кондитерскую, то там был поворот к морю, ужасная тропинка, потом небольшой металлический мост, под которым тянулись две толстенные черные горячие трубы, а за ним начинался пляж. Это все, как будто фотоальбом, выступало перед глазами. Как я мог забыть эти места?

Я обернулся в сторону своего дома. Интересно, в каком окне я жил? Точно высоко, потому что я помню, как смотрел туда, где заканчивается море, туда, за белую полосу, где плавали маленькие (на самом деле очень большие) корабли. А еще я вспомнил сон, который мне снится периодически. В этом сне я просыпаюсь рано-рано утром. В комнате, где я сплю, никого нет, но я слышу храп из соседней комнаты. Считая, что сейчас вечер, я подхожу к окну, чтобы посмотреть, играет ли кто-нибудь у меня под окном. Там часто собирались дети, чтобы погонять мяч прямо на дороге. Подойдя к окну, я берусь руками за подоконник, подпрыгиваю, упираюсь ногами в чугунные батареи и забираюсь на окно. Я четко помню то удивление, которое испытываю каждый раз, когда во сне выглядываю в окно. Я всегда удивляюсь тому, что на улице совсем никого нет, а солнце непонятно зачем садится со стороны моря, хотя обычно оно садится с противоположной стороны. Я любуюсь красотой заката несколько минут, но вместо того, чтобы садиться, солнце встает, и тут я прихожу к выводу, что это рассвет. Каждый раз, когда я понимаю, что это рассвет, я удивляюсь и радуюсь, просто так. Это очень круто, когда солнце встает прямо из воды. В этот момент у меня из-за спины звучит голос: «Артур, что ты там делаешь?» Я поворачиваюсь и просыпаюсь. Всегда этот сон казался мне чем-то большим, чем сон. Он всегда был мне ближе, и всегда после этого сна, когда я просыпался, моя подушка была мокрой. Я не мог понять почему, но однажды типа мама меня разбудила, как раз когда я видел этот сон. Она сказала, что я плакал во сне, что у меня текли слезы. Это был очень близкий мне сон, очень родной, слишком… слишком реальный.