Типы прошлого

"Ради Бога, Владиміръ, поймите, вы не должны драться изъ-за меня, подвергать свою жизнь… Я должна вамъ все сказать, — все равно, рано или поздно, — я не могу быть женой ни г. Звѣницына, ни вашею, ничьею женой! Все кончено для меня въ жизни… А вы — вы безъ упрека… Именемъ второй моей матери, именемъ покойной матери вашей, всѣмъ, что вамъ дорого на свѣтѣ, умоляю васъ, — пощадите меня!… Неужели на душу мою должна пасть еще и ваша погибель?..

"Я не знаю, что пишу вамъ…. я не ложилась со вчерашняго вечера, — я предчувствовала… Пощадите! Вспомните хоть о томъ времени, когда ребенкомъ вы называли меня вашей Наденькой, когда я могла еще гордиться этимъ…

Н."

"Вотъ она, развязка-то задачи!" подумалъ я…

Кемскій внезапно отдѣлился отъ окна и схватилъ меня за обѣ руки.

— Клянись, сказалъ онъ, что объ этомъ письмѣ никто никогда не узнаетъ!… Развѣ когда не будетъ ни ея, ни меня на свѣтѣ, примолвилъ онъ, стараясь улыбнуться, — можешь разсказать дѣтямъ своимъ въ назиданіе, какъ безумно человѣку надѣяться на что-нибудь въ этой жизни.

Онъ взялъ у меня письмо изъ рукъ, смялъ и кинулъ его въ пылавшій каминъ.

— Но скажи, спросилъ, — догадаешься-ли ты: что хочетъ она сказать въ этомъ письмѣ?

— Нѣтъ, я ничего не понимаю… Знаю только, что она напрасно мнѣ объ этомъ писала. Какой бы грѣхъ ни лежалъ на ея совѣсти, она должна знать, что вырвать ее изъ сердца я не могу. — Прощай, сказалъ онъ, пожимая мнѣ руку.

— Ты къ ней?

— Ужь если пришлось пить изъ этой чаши, выпьемъ до дна. А затѣмъ на корабль, въ море…

Онъ махнулъ рукой и вышелъ изъ комнаты.

XII

Я сѣлъ у камина въ печальномъ раздумьи. Послѣдніе слѣды письма Надежды Павловны уносились въ трубу тонкимъ коричневатымъ пепломъ, и огонь трещалъ какимъ-то веселымъ трескомъ, будто радуясь своей летучей, нежданной жертвѣ. А между тѣмъ отъ этого испепеленнаго листка, еще быстрѣе и невозвратнѣе, чѣмъ онъ самъ, сгорѣло разомъ все счастье человѣка! "За что? О судьба! о вѣчно враждебныя, неумолимыя силы!" думалъ я. "Кто же правитъ вами? Чьимъ верховнымъ неизъяснимымъ цѣлямъ служите вы? Чего требуете вы наконецъ отъ земной жизни? Прозябанія-ли безсмысленнаго и безцѣльнаго, или сознательнаго и безпощаднаго отреченія, во имя инаго, лучшаго. но невѣдомаго намъ жребія?.."

— Здравствуй! раздался надъ самымъ моимъ ухомъ, въ это время, чей-то громкій голосъ.

Я вздрогнулъ невольно и поднялъ глаза. Предо мной, въ мундирѣ и при саблѣ, стоялъ майоръ Чесминъ съ покраснѣвшимъ отъ холода носомъ.

— Здравствуй!

Я протянулъ ему руку.

— Что, братъ, не веселъ, крылья повѣсилъ? спросилъ онъ, присаживаясь въ огню съ видимымъ удовольствіемъ.

— Веселаго мало.

— Ты ужь не того-ли?…

Чесминъ подмигнулъ мнѣ и приложилъ руку къ сердцу.

— Чего?.

— Насчетъ вчерашней красавицы?…

— А ты не съ больной-ли головы на здоровую?

Онъ улыбнулся и, не отвѣчая, уставился въ ярко сверкавшее пламя. Такъ прошло не мало времени. Губы его полуоткрылись. глаза прищурились, по всему лицу распространилось выраженіе какой-то томительной нѣги. Его лысая, мечтательно-раскинувшаяся фигура была презабавна въ эту минуту.

— Не хочешь-ли взглянуть на то, что уже поступило въ нашу комиссію? спросилъ я его, подходя въ письменному столу.

Отвѣта не послѣдовало.

Я принялся разбирать бумаги.

— Правда-ли, что она влюблена въ Звѣницына? вдругъ спросилъ жалобнымъ голосомъ и вздыхая Чесминъ.

— Не думаю…

Онъ занесъ обѣ руки за голову, откинулся на спинку кресла и устремилъ глаза въ потолокъ.

— Божественная она!.. началъ онъ мечтать уже въ слухъ. — Плечи, руки, талія!.. Нѣтъ ей описанія. Одно слово: владычица сердецъ!.. Чтозахочетъ, то и можетъ съ человѣкомъ сдѣлать… Говорятъ, отецъ хочетъ непремѣнно выдать ее за твоего пріятеля, моряка, примолвилъ онъ чрезъ нѣсколько времени. и опять жалобно.

— Едва-ли!

— Такъ изъ-за чего же они стрѣляться будутъ?

— Кто? спросилъ я съ притворнымъ удивленіемъ.

— Бѣдненькій, слѣпенькій! запѣлъ протяжно Чесминъ, раскрывая глаза и складывая руки свои на животъ. — Обь этой исторіи только что съ Ивана Великаго не трезвонятъ, а онъ ничего не знаетъ, ребенокъ малый! А кто у васъ былъ нынче утромъ? спросилъ онъ вдругъ.

— Какъ кто?

— Да такъ. Двое, съ требованіемъ объясненій отъ Кемскаго, по порученію Звѣницына. Объясненіе происходило здѣсь, на этомъ мѣстѣ, примолвилъ онъ, указывая на отодвинутыя отъ дивана кресла, на которыхъ дѣйствительно сидѣли Рабенгорстъ и Секкаторовъ.

— Могу только удивляться обширности твоихъ свѣдѣній, сказалъ я.

— Не мудрено, когда само начальство уже про то знаетъ и вѣдаетъ, хладнокровно возразилъ Чесминъ.

— Вотъ-на!