Типы прошлого

"- Такъ точно-съ. А Владиміръ Александровичъ очень одобрялъ Андрюшу и радовался, что онъ вамъ своею скрипкой можетъ доставить удовольствіе.

"- Онъ такой добрый, Владиміръ!

"Я вздохнула невольно.

"- Ужь точно добрый, подхватила налету Настасья Савельевна, — весь въ матушку свою, въ Вѣру Ѳедоровну…

"И полились у нея рѣкой хвалебныя рѣчи вамъ, милый Владиміръ. Потомъ она опять перешла къ сыну и кончила, наконецъ, вопросомъ: не заучили-ли его въ столицѣ? Я засмѣялась и сказала, что объ этомъ я судить не могу, а совѣтовала ей обратиться за отвѣтомъ къ Карлу Ивановичу. Бѣдная женщина печально покачала головой и задумалась. Я спросила ее довольно опрометчиво, любитъ-ли ее сынъ? Она взглянула на меня такъ, какъ будто ей никогда не приходилъ въ голову этотъ вопросъ.

"- Конечно, не сейчасъ могла она отвѣтить. — Онъ, какъ пріѣхалъ, да увидалъ меня, очень обрадовался, даже заплакалъ… ну, а за тѣмъ… право, не знаю сама, какъ и сказать: можетъ онъ меня и любитъ, только ему не такая мать, какъ я, была бы нужна.

"- Чѣмъ же вы не хороши, Настасья Савельевна?

"- А тѣмъ, что я не важная барыня; ему нужна мать графиня, — вотъ ту бы онъ уважалъ и покорялся; а то что я? Я, знаете, барышня, примолвила Настасья Савельевна, возвращаясь къ своей природной веселости, — я все одно, что курица, подъ которую подложили утиное яйцо; вывела она лапчатаго утенка, — онъ въ воду, а она на бережку осталась; глядитъ, онъ къ ней не хочетъ, а она къ нему не можетъ… Такова и моя судьба съ Андрюшей: понять-то мы не можемъ другъ друга, вотъ что-съ!

Она засмѣялась и тутже глубоко вздохнула, пожелала мнѣ доброй ночи и ушла".

* * *

"Уснули я, наконецъ, сегодня? думала я, ложась въ постель, въ которой провела предъ этимъ нѣсколько дней сряду, почти не смыкая глазъ. Но сонъ все также упорно бѣжалъ отъ меня и теперь. Фантазія Кирилина, этотъ сверкающій польскій, такъ и звенѣлъ въ моихъ ушахъ и поддразнивалъ своими капризными модуляціями; онѣ то проносились на мгновеніе въ памяти, то ускользали вдругъ, связующая нить ихъ порывалась то-и-дѣло, и я, досадуя, сто разъ начинала напѣвать въ головѣ сызнова первоначальный мотивъ. А мысль бѣжала между тѣмъ впередъ, отъ звуковъ она добиралась до смысла самой композиціи, и смыслъ этотъ становился для меня все болѣе и болѣе понятенъ. Какъ странно, думала я, неужели въ самомъ дѣлѣ могъ сочинить такую прелестную музыку этотъ непріятный, самолюбивый человѣкъ, которому все прискучило, все постыло, какъ говоритъ его мать? Откуда же взялось у него столько силы и нѣжности, и блеска, и жара? Можно-ли быть равнодушнымъ во всему, ничего и никого не любить и въ то же время быть способнымъ создать такую вещь, которая въ другомъ, въ слушающемъ, поднимаетъ, напротивъ, изъ глубины души самыя сладостныя и высокія чувства? Въ этой музыкѣ не слышится-ли горячее желаніе любить и любимымъ быть, и отважная рѣшимость пожертвовать жизнью за одну минуту счастія? Странно!… Я читала біографіи великихъ музыкантовъ, мнѣ много говорилъ о нихъ Поллакъ, бывшій мой учитель музыки: Моцартъ, Бетговенъ, Шопенъ — все это были люди съ глубокою душой, все великое и прекрасное ими написанное, все это они, какъ выражался Поллакъ, выносили въ себѣ, выстрадали; оно вылилось, значитъ, у нихъ изъ чувства, которое прежде всѣхъ они сами испытали. Какимъ же образомъ можетъ этотъ Андрей Харламычъ быть такимъ бездушнымъ человѣкомъ?… Или, можетъ-быть, мелькнуло у меня въ головѣ, онъ не всегда былъ такой? Я помню, въ дѣтствѣ нашемъ онъ былъ такой славный, такъ любилъ насъ съ покойнымъ братомъ Васей; когда Вася умеръ, никто въ домѣ, кажется, такъ не плакалъ о немъ, какъ этотъ самый Андрюша. Чувство говорило же въ немъ тогда!… Отчего же теперь?… Но почему я знаю, какія обстоятельства, какія огорченія могли измѣнить его. Прошло шесть лѣтъ съ тѣхъ поръ, какъ онъ покинулъ Рай-Воздвиженское. Онъ все это время жилъ одинъ, на чужой сторонѣ. Кто скажетъ, что онъ испыталъ, сколько можетъ быть горя вынесъ за это время?… можетъ-быть онъ и любилъ, былъ влюбленъ въ какую-нибудь дѣвушку и тогда сочинилъ эту вещь… Онъ, можетъ быть, не смѣлъ признаться ей на словахъ въ своей любви и выразилъ чувства свои музыкой… и если она не поняла изъ нея, что онъ хотѣлъ сказать ей, то она была очень тупая дѣвушка… Но скорѣе всего надо полагать, что она его не любила: онъ очень не хорошъ собой, и, притомъ, Сарра права, онъ вовсе не похожъ на джентльмена, а это нанесло ему большой ударъ, — и вотъ съ тѣхъ поръ ему все постыло. Иначе быть не можетъ, додумалась я уже до полнаго убѣжденія: онъ любилъ, но его не любили, а можетъ-быть и родные любимой имъ дѣвушки не хотѣли выдать ее за него… Все это надо будетъ разузнать чрезъ Настасью Савельевну, и если только препятствія идутъ не отъ предмета его обожанія, то ему можно будетъ помочь: я скажу батюшкѣ. Нѣтъ, онъ этого не пойметъ; я дождусь Владиміра, и мы съ нимъ все устроимъ…