"Такъ мечтала въ безмолвной ночи моя восемнадцатилѣтняя голова… Предвидѣли-ли вы это, Владиміръ, когда радовались, что пріѣздъ Кирилина послужитъ для меня источникомъ музыкальныхъ наслажденій? Предвидѣли-ли вы, что съ перваго же раза эта музыка заставитъ "вашу Наденьву" провести безсонную ночь въ заботѣ о судьбѣ ея исполнителя?
"Я уснула только на зарѣ и увидѣла страшный сонъ. Всѣ впечатлѣнія того дня спутались и переложились въ томъ снѣ въ грозные фантастическіе образы. Прежде всего я увидѣла себя и васъ, Владиміръ, среди необозримаго пространства водъ; онѣ тихо плескались, и полный мѣсяцъ глядѣлся въ нихъ. Золотые лучи его тянулись длиннымъ вѣеромъ въ безконечную даль, и мы плыли съ вами по этимъ лучистымъ струямъ подъ бѣлымъ натянутымъ парусомъ. Не помню, что вы говорили мнѣ, но рука моя лежала въ вашей рукѣ, и мы оба весело слѣдили за блестящею стезей, оставляемою нашимъ челнокомъ на зыбучей волнѣ, какъ въ тотъ вечеръ, — помните, Владиміръ? — когда вы съ управителемъ устроили прогулку по нашей Семи. — Слышите-ли вы это пѣніе? спросила я васъ вдругъ, — тамъ, гдѣ мелькнулъ этотъ огонекъ? Поплывемъ туда, Владиміръ! — "Мы собьемся съ дороги, Надя, отвѣчали вы, — а видите, какъ она свѣтло стелется впереди". Но я настояла, и мы повернули въ ту сторону. Огонекъ все ярче горѣлъ, и пѣніе — все та же неотступная мелодія Кирилина — все слышнѣе раздавалось по мѣрѣ нашего приближенія, но за нами за то становилось все темнѣе и темнѣе, и черныя волны метались поперекъ оставленной нами золотой полосы мѣсяца… Вы печально указывали мнѣ на нее рукой, но я все стремилась впередъ. — Вотъ и берегъ близко, говорила я, вотъ и призывные огоньки на немъ такъ привѣтно разгорѣлись; пристанемъ въ нему скорѣе… Но это былъ не берегъ, а огромный утесъ, и доступу къ нему не было, а призывные огоньки горѣли теперь зловѣщимъ пламенемъ изъ огромныхъ пещеръ, превратившихся вдругъ въ пожирающіе глаза какого-то исполинскаго чудовища. Только сладкое пѣніе все еще звенѣло сквозь ревъ и вопли поднявшейся бури и манило, и звало меня въ себѣ, и я чувствовала, какъ что-то поднимаетъ меня и несетъ, противъ моей воли, въ огненный зѣвъ чудовища. — Владиміръ, Владиміръ! отчаянно кричала я, не видя васъ болѣе и ощущая только, какъ постепенно холодѣла моя рука. оставшаяся въ вашей замершей рукѣ. — Спасите, спасите меня! взывала я въ батюшкѣ. Но батюшка меня не слушалъ; онъ сидѣлъ въ нашей гостиной, въ большомъ креслѣ, съ поникшею головой, а противъ него сидѣлъ Карлъ Ивановичъ и сквозь очки читалъ газету. "Потонулъ", говорилъ онъ, качая головой. — Кто потонулъ? спрашивала я, замирая. — "Ричардъ Симсонъ, изъ Мадраса", отвѣчалъ батюшка громовымъ голосомъ, и вмѣстѣ съ этимъ именемъ разверзалась подъ моими ногами черная, страшная бездна, и я падала въ нее бездыханная. Пророческій былъ этотъ сонъ, Владиміръ!…
"Я открыла глаза и тотчасъ же закрыла ихъ: меня ослѣпило горячимъ утреннимъ свѣтомъ. Методическая Сарра, вѣрная своему ежедневному обычаю, поднимала сторы и открывала окна въ моей спальнѣ.
"- О, Сарра, жаловалась я, медленно приподнимая вѣки, между тѣмъ какъ сердце мое еще билось подъ вліяніемъ ужаса, — еслибы знали, изъ какого мрака я выхожу! Я видѣла сейчасъ во снѣ, что меня поглощаетъ вѣчная ночь.
"Она отодвинулась и указала въ окно. Я приподнялась на подушкахъ и такъ и закаменѣла, если только это выраженіе можетъ передать то чувство какой-то оковывающей отрады, которая въ ту минуту сладостно овладѣла мной. Я какъ будто дѣйствительно изъ темной могилы воскресала къ жизни и какъ растеніе, какъ травка въ полѣ, нѣмо принимала въ себя всю благодать солнца и весны. Никогда еще въ такомъ очарованномъ видѣ не представлялась мнѣ давно знакомая картина, разстилавшаяся передо мной. Точно чешуйчатая змѣя, извивалась сверкающая Семь по цвѣтамъ необъятныхъ нашихъ луговъ, и, звонко звеня свою милую пѣсню, взлетали съ нихъ жаворонки въ небо и пропадали въ его синевѣ. На горѣ за дубовою рощей брыжжетъ лучъ молодаго дня, на куполѣ сосѣдняго села; несутся въ вышинѣ бѣлыя, прозрачныя облачки, будто играя, и отовсюду льются свѣтъ и звуки и живительная прохлада утра… — Ахъ, какъ хорошо, какъ хорошо жить! говорила я себѣ въ тихомъ восхищеніи, сладко вдыхая нѣжный запахъ фіалокъ, который, казалось мнѣ, несся въ окно вмѣстѣ съ этимъ утреннимъ воздухомъ.
"- Сколько фіаловъ въ саду, Сарра, сказала я ей:- слышится, какъ пахнутъ! Пойдемъ послѣ завтрака нарватъ ихъ.
"- Въ японскую вазу, подарокъ вашъ, Владиміръ, воткнутъ былъ огромный букетъ свѣжихъ фіаловъ.
"- О, thank you, Cappa, когда это вы успѣли?… говорила я, погружая все лицо въ благоухавшіе и влажные цвѣты.