"- Не могъ! Долгъ его! повторилъ, прерывая меня, Кирилинъ. — Да позвольте васъ спросить, что такое долгъ? Эластическая рамка, растяжимая до безконечности или доводимая до ничтожества, по прихоти каждаго, пышное слово безъ опредѣленнаго содержанія, смыслъ котораго съ сотворенія міра и до нашихъ временъ измѣнялся милліоны разъ и каждою единицей изъ числа милліоновъ, населяющихъ вселенную, толкуется разно! И изъ-за этого слова, изъ-за этого призрачнаго понятія человѣкъ, который васъ любитъ, говорите вы, рѣшается разстаться съ вами, покидаетъ то, что должно быть ему дороже всего на свѣтѣ!… Нѣтъ-съ, такъ не любятъ!
"- Онъ хотѣлъ остаться, извиняла я васъ опять, — это батюшка…
"Искуситель не далъ мнѣ кончить.
"- Вы изрекаете ему послѣдній приговоръ, Надежда Павловна! Отецъ вашъ заставилъ его, онъ подчинился, у него не хватило стойкости воспротивиться деспотической волѣ вашего отца! И это у васъ любовью называется? О, на его мѣстѣ, воскликнулъ Кирилинъ, — и ничьи еще человѣческіе глаза не говорили мнѣ того, что прочла я въ эту минуту въ его глазахъ, — какая же власть могла бы заставить меня разстаться съ вами на одинъ часъ, на одно мгновеніе!
"Владиміръ, другъ мой, я не возражала, я не находила уже словъ, я уже не видѣла сквозь сумрачный флёръ, который этотъ человѣкъ успѣлъ накинуть на меня. "Такъ не любятъ," тоскливо звучало въ моихъ ушахъ.
"Ho онъ не щадилъ меня, онъ жестоко пользовался торжествомъ своимъ.
"- Нѣтъ, говорилъ онъ, — чувство его въ вамъ — эпизодъ въ его жизни, это не вся его жизнь! Онъ подчиняется вашему обаянію — еще бы! Когда вы сходите по ступенямъ этого балкона, безжизненный камень, и тотъ, я увѣренъ, проникается счастіемъ подъ вашимъ прикосновеніемъ, но это чувство не поглощаетъ его всецѣло, коли дозволяетъ онъ править имъ холодному, произвольному умствованію или чужому вліянію. Того-ли въ правѣ вы ожидать? И такъ-ли вы любимы, Надежда Павловна! воскликнулъ онъ, закрывая лицо руками.
"Я слушала его. оцѣпенѣлая и холодная…
"- О, еслибы страсть властна была вызывать страсть, говорилъ онъ, — еслибы въ дѣлѣ чувства существовала справедливость, вы бы не глядѣли съ такимъ презрительнымъ сожалѣніемъ на этого пролетарія, изнывающаго у вашихъ ногъ, котораго вы можете сейчасъ же велѣть вышвырнуть вонъ черезъ вашихъ холопей, но который умретъ завтра по первому знаку вашей руки…
"- Но, Бога ради, чего вы хотите отъ меня? спросила я его почти съ отчаяніемъ: мнѣ было невыносимо тяжело.
"- Чего я хочу? — Онъ какъ бы очнулся. — Знаю-ли я это самъ! Я знаю лишь то, что жить я могу только въ вашемъ присутствіи, что вдали отъ васъ я съ ума сойду или пущу себѣ пулю въ лобъ, а я завтра переѣзжаю къ Грайворонскому. Это рѣшилось вчера вечеромъ… Я понялъ, что мнѣ ничего другаго не остается дѣлать, тихо и протяжно примолвилъ онъ.
"- И хорошо сдѣлали, проговорила я съ усиліемъ и стараясь улыбнуться, — Новоселки не далеко, вы можете пріѣзжать сюда когда хотите, а между тѣмъ мало-по-малу станете отвыкать отъ насъ.
"- Отвыкать! воскликнулъ онъ съ новымъ порывомъ. — Вы сами не знаете, Надежда Павловна, какою роковою силой владѣете вы!… Есть сказаніе, продолжалъ онъ тише:- въ древней Элладѣ, въ глубинѣ заповѣдныхъ лѣсовъ, сокрыты были отъ взоровъ смертныхъ таинственныя и грозныя богини. Кто дерзалъ проникнуть подъ ихъ священныя сѣни и взглянуть въ дивное лицо ихъ, тому уже не суждено было жить; онъ долженъ былъ изнемогать и гаснуть и до могилы томиться тѣмъ чуднымъ и гибельнымъ видѣніемъ. Томиться и изнемогать, безнадежно, до могилы, и блаженствовать въ то же время, и каторжную свою муку не желать промѣнять на царскій вѣнецъ, на всѣ сокровища земныя, — вотъ что суждено тому, на комъ хоть разъ остановились ваши загадочные, неотразимые глаза!
"- Андрей Харламовичъ, прошу васъ, оставимъ это, говорила я чрезъ силу.