"- А любопытно, докторъ, началъ первый Кирилинъ, оборачиваясь въ Карлу Ивановичу, — онъ уткнулъ локти въ колѣна и подперъ обѣми руками свое блѣдное лицо, причемъ только глаза его виднѣлись какъ двѣ сверкающія прорѣхи изъ-за чернаго завѣса волосъ, покрывшихъ съ обѣихъ сторонъ и лицо его, и руки, — любопытно было бы, въ психологическомъ отношеніи, опредѣлить: насколько нравственное значеніе человѣка, т
"Карлъ Ивановичъ растерянными глазами взглянулъ на говорившаго: несчастный, онъ не успѣлъ еще справиться съ одною задачей, а ему предлагаютъ уже другую, гораздо болѣе запутанную…
"Но Кирилинъ продолжалъ, какъ бы не замѣчая этого (да и какое было ему дѣло, понималъ-ли его Карлъ Ивановичъ. или нѣтъ, — не для Карла Ивановича говорилъ онъ):
"- Поставьте, напримѣръ, рядомъ, двѣ личности, совершенно одинаково, положимъ, образованныя, одаренныя равно способностями, энергіей, желаніемъ блага и такъ далѣе. Одна лишь между ними разница: одинъ изъ этихъ двухъ смертныхъ взросъ въ богатомъ старомъ домѣ, подъ историческимъ гербомъ, другой человѣкъ безъ имени, нѣчто въ моемъ родѣ, добавилъ Кирилинъ съ такимъ усиліемъ, какъ еслибы произносимыя имъ слова жгли его языкъ. Вотъ-съ, теперь и не угодно-ли прослѣдить въ судьбѣ каждаго изъ нихъ, какъ выразятся и на что послужатъ тѣ нравственныя данныя, которыми они владѣютъ оба въ равной степени.
"Онъ остановился. будто ожидая отвѣта. Но никто не отвѣчалъ; только Карлъ Ивановичъ промычалъ что-то совершенно непонятное. Я не отрывала глазъ отъ шитья.
"- Для одного, заговорилъ опять Кирилинъ, — жизнь — устланная скатертью дорожка. Едва ступилъ онъ на нее, — и уже всѣ, не споря, признаютъ его способности, и онъ безъ исканія, безъ труда, безъ униженій тотчасъ же находитъ приложеніе имъ. Предъ честолюбіемъ его уступаетъ каждый, — кто станетъ гоняться за сильнымъ и богатымъ! Хочетъ онъ приносить пользу, — ту жиденькую, тѣсную пользу, не могъ не ввернуть Кирилинъ, — которая возможна при нынѣшнихъ условіяхъ общества, — и свои, и всякія другія средства у него въ рукахъ. Для такого человѣка нѣтъ въ жизни борьбы съ другими людьми, не можетъ, слѣдовательно, возникнуть въ немъ и ненависти къ этой жизни, къ этимъ людямъ! Умъ его не тупѣетъ въ безплодномъ протестѣ. въ сердцѣ нѣтъ ожесточенія. Онъ можетъ оставаться Шиллеровскимъ юношей до сѣдыхъ волосъ, до конца дней сохранить полное благодушіе въ людямъ, вѣрить въ нихъ и ждать отъ нихъ любви. И онъ правъ: онъ избранникъ, онъ владыка сердецъ, и они влекутся въ нему неудержимо и пламенѣютъ благодарностью за то только, что онъ позволяетъ себя любить!
"- Да, да, это правда, добродушно поддакнулъ докторъ.
"Взволнованнымъ. почти рыдающимъ голосомъ говорилъ онъ. Этотъ голосъ проникалъ мнѣ въ душу, помимо моей воли. "Измученный, одинокій"… болѣзненно отзывались во мнѣ его слова… "Боже мой, говорила я себѣ, что же могу я для него сдѣлать!…"
"Я подняла голову: онъ опустился опять на скамейку и тяжело дышалъ, глядя вдаль, и слегка дрожавшими руками связывалъ распустившіеся концы платка на шеѣ…
"Карлъ Ивановичъ окончательно растерялся. Его вѣки покраснѣли и заморгали, и съ какимъ-то отеческимъ чувствомъ взглянулъ онъ на Кирилина.
"- О, господинъ Кирилинъ, заговорилъ онъ растроганно и нѣжно, — зачѣмъ вы такъ думаете? Повѣрьте мнѣ, господинъ Кирилинъ, я всегда готовъ любить… и пожалѣть васъ… И миссъ Мэкдефъ тоже, и Надежда Павловна, всѣ готовы, поспѣшилъ онъ прибавить, умоляя насъ взглядомъ поддержать его.
"- O certainly, пробормотала недоумѣвающая Сарра.
"Кирилинъ быстро обернулся и пытливо взглянулъ мнѣ въ лицо; но выраженіе его, вѣроятно, не соотвѣтствовала его тайному желанію.