«О, если бы я мог теперь умереть! Блестящая слава моя жила бы в веках, не опороченная хулой, которая скорее напрасна, чем заслуженна, ибо это ты вотще навлекаешь ее на меня. И при этом ты просишь, чтобы я вознаградил тебя за страдания, которых ожидаешь от будущих бед! Но ты требуешь от меня слишком многого. Ведь твоя красота поразит и того, кто не любит тебя, и потому ты заслуживаешь не только любви, но и поклонения, словно святая. Лишь эта мысль и заставляет меня ответить на твое письмо. Ты полагаешь, что моя рука никогда не дрогнет в бою, я же, сочиняя письмо, полагал, что радость, которую ты почувствуешь, получив мое послание, поможет тебе догадаться о том, что я из-за любви прежде скрывал от тебя. Горькой жизни моей, без сомнения, наступил бы конец, если бы любовь не заступилась за меня. Но она доказала мне со всей ясностью, как нуждаешься ты в скорейшем ответе на письмо, дабы мог я, воскресив к жизни тебя, уйти из жизни. Знай же, что душа моя исполнена постоянства. Так что не думай, будто я могу любить кого-нибудь, кроме тебя. Помнишь, как в последнюю ночь мы с тобой лежали в постели и лунный свет заглядывал в окно. Ты же, спутав ночь с днем, жалобно сказала: “О дневное светило! Смилостивься над несчастной Эстефанией, внемли ее тяжким стонам и глубоким вздохам! Не гневись и умерь свое могущество! Дай Эстефании немного отдохнуть подле своего Диафеба!’’ И еще ты говорила так: “О, какой бы я была счастливой, если бы владела искусством волшебства, высшей наукой кудесников, которые умеют превращать день в ночь!” Однако я доволен и той блаженной наградой, которую дает нам добродетель, а также
Глава 189
[501]
Закончив письмо, коннетабль отдал его оруженосцу, который привез ему послание от Эстефании, сказав при этом:
Друг мой, передай своей госпоже, что нынче у меня здесь множество дел и забот и не в моей воле оставить их без высочайшего на то приказа. Однако когда закончится празднество, которое устраивает сеньор Император, то я сделаю все возможное, чтобы приехать. Поцелуй от моего имени ту, что преисполнена всех достоинств на земле, а затем и мою госпожу.
Оруженосец распрощался с коннетаблем и направился прямо в Константинополь. Прибыв во дворец, он застал Эстефанию за беседой с Принцессой. Когда они заметили оруженосца, то та, которой не терпелось получить ответ, немедленно поднялась с места и с улыбкой молвила ему:
Есть ли что-нибудь от рыцаря, чьим желаниям подчиняются все мои помыслы?
Оруженосец, не говоря ни слова, направился к Принцессе и поцеловал ей руку, а
затем повернулся к Эстефании, поцеловал руку и ей и вручил привезенное послание. Едва письмо оказалось в руках Эстефании, как она воздела его к небесам в знак благодарности за сей дар. Когда письмо было прочитано, Эстефания с Принцессой еще долго разговаривали, и Эстефания сокрушалась, что коннетабля не окажется в городе во время празднества — ведь оруженосец не раскрыл тайны и не сказал, что тот намеревается тайком и не без риска для себя приехать в Константинополь.
Когда подошел день празднества, коннетабль тайно ото всех подъехал в одно место в миле от города и остановился там до следующего утра. Эстефания же ни за что на свете не желала пойти на празднество, ибо на нем не хватало ее возлюбленного. А Принцесса очень просила ее туда отправиться, говоря, что иначе и сама она не пойдет, и весь праздник будет испорчен. Так что в конце концов Эстефания вынуждена была ей уступить.