Титан. Жизнь Джона Рокфеллера

Жарким душным утром 6 июля 1907 года Джон и Уильям Рокфеллеры прибыли к зданию суда и обнаружили на улицах толпу из сотен зрителей. Рокфеллера в соломенной шляпе, сжимающего тонкую трость, заметили, и кто-то закричал: «Вот он идет!» Толпа хлынула вперед такими плотными рядами, что двадцати детективам пришлось расчищать путь дубинками. Рокфеллер усмехнулся на крик уличного мальчишки: «Вон его фотографии в газетах были»⁶. Некоторые ретивые зеваки оторвали пуговицы от пиджака Рокфеллера. Когда братья Рокфеллеры добрались до зала суда на шестом этаже, Уильям, покрасневший и весь взмокший, пробормотал: «Беспредел! Никогда не слыхал о подобном обращении»

⁷. Джон Д., напротив, демонстрировал перед неуправляемой толпой свое обычное спокойствие. Когда он вошел в душный зал суда, где воздух над головой рассекали электрические вентиляторы, он даже передразнил репортера, пытающегося делать заметки в тесноте. Как только двери закрылись, гул снаружи оставался таким громким, что полицейским пришлось расчищать коридор от зрителей.

Чиновник суда стукнул молотком, и начались пятнадцать минут незабываемых показаний Рокфеллера. Виртуоз уклончивых ответов, он казался центром затишья посреди тайфуна. Как отметил один репортер: «Господин Рокфеллер выглядел самым спокойным человеком в зале. Каждое его движение было медленным и степенным. Шел он медленно. Отвечал на вопросы судьи еще медленнее»⁸

. Судья Лэндис, страстно желавший допросить Рокфеллера, не учел его несравненное мастерство обтекаемых формулировок и избирательную потерю памяти. Опять же, в залах суда Рокфеллер превращался в запутавшегося старого маразматика. Самый скромный вопрос, казалось, представляет непреодолимые сложности для его ума.

Для начала судья Лэндис спросил: «Господин Рокфеллер, чем занимается так называемая «Стандард Ойл компани, Нью-Джерси»?» «Я полагаю, Ваша честь…» – начал Рокфеллер, потом похоже потерял мысль. Он сделал паузу, повертел в руках трость, положил ногу на ногу и попытался сделать второй заход. «Я полагаю, Ваша честь…» Здесь его мысли вновь начали блуждать, и судья Лэндис в раздражении постучал очками по столу. Наконец Рокфеллер собрал все свои способности и ответил: «Я полагаю, Ваша честь, они занимаются переработкой нефти в Нью-Джерси»⁹. На все вопросы Рокфеллер отвечал в том же медленном бессвязном стиле, делая показания бесполезными. В обмен Лэндису пришлось дать Рокфеллеру единственное, чего тот сильно хотел: иммунитет от уголовного преследования. Его показания стали не только фиаско для судьи, но и победой по связям с общественностью для Рокфеллера. Как, удивлялись люди, мог этот милый беспомощный старичок быть злым гением треста? Пресса даже похвалила его показания. Как он впоследствии сказал Арчболду: «Мой опыт в Чикаго и с людьми из газет в последнее время был весьма удовлетворительным»

¹⁰.

Месяц спустя судья Лэндис взял реванш. Утром 3 августа 1907 года более тысячи человек пытались проникнуть в зал суда, где Лэндис зачитал решение по делу «Стандард Ойл». (Возможно, предваряя его, Рокфеллер объявил о даре в тридцать два миллиона долларов Совету по всеобщему образованию.) С трудом служащие закрыли большие двери, не пуская волну зрителей. Бледный и нервный судья Лэндис назвал «Стандард Ойл» сущим грабителем и обрушился на ее адвокатов за их «намеренную наглость»¹¹

. Зрители хохотали над оскорблениями, и приставам неоднократно приходилось призывать к порядку. Затем Лэндис обрушил свою бомбу – штраф против «Стандард Ойл, Индиана», по сравнению с которым все предыдущие штрафы в истории американской промышленности казались мелочью: 29 миллионов двести сорок тысяч долларов (четыреста пятьдесят семь миллионов долларах 1996 года). Это был максимальный штраф: двадцать тысяч долларов за каждую из одной тысячи четырехсот шестидесяти двух партий нефти, упомянутых в иске. Репортеры с трудом пытались передать, насколько штраф огромен. На эти деньги можно было построить пять боевых кораблей; заполнить сто семьдесят семь железнодорожных платформ серебряными долларами; каждый год нанимать сорок восемь тысяч семьсот тридцать уличных рабочих. Сумма составляла чуть больше половины денег, которые ежегодно печатало федеральное правительство. Так как штраф соответствовал почти тридцати процентам от ста миллионов долларов капитализации «Стандард Ойл», теоретическая доля Рокфеллера составила бы восемь миллионов одиннадцать тысяч семьсот шестьдесят долларов. Когда Марка Твена спросили про штраф, он ответил, что ему это напомнило слова новобрачной на следующее утро: «Я этого ожидала, но не предполагала, что он будет такой большой»¹².