Тито и товарищи

Для претворения этой политики в жизнь решили создать соответствующие организационные структуры, которые должны были представлять народы в будущей федерации. В Словении этого не нужно было делать, поскольку там уже действовал Освободительный фронт. А в Хорватии 17 марта 1943 г. создали комитет для созыва Антифашистского веча народного освобождения (АВНОХ), которое провело заседание в Плитвицах 13 и 14 июня и провозгласило себя верховным представительным органом государства. Это вече позиционировало себя как коалиция различных политических групп хорватов, сербов и других национальных меньшинств в Хорватии, но, как и Освободительный фронт в Словении, было полностью в руках коммунистов. Роль гегемона, которую дискретно, но решительно присвоила себе партия, т. е. ее верхушка, конечно, не могла предотвратить трений и конфронтаций, проистекавших из личных амбиций отдельных руководителей или из местных и этнических патриотических чувств. Характерно, что Тито с недовольством воспринял новость о присоединении Ис-трии, Риеки и Задара к Хорватии, провозглашенном Антифашистским вече народного освобождения Хорватии на заседании 20 сентября 1943 г. По его мнению, хорватские коммунисты, которых возглавлял Хебранг, приняв такое решение, присвоили себе суверенитет, принадлежащий исключительно Югославии как общему государству. Однако общего государства в сущности еще не было, поскольку Верховный штаб не имел достаточного влияния на территориях АВНОХ и Освободительного фронта[649]

. В любом случае националистический настрой хорватского лидера, контролировавшего в период с лета 1942 до лета 1943 г. примерно 50 % всех партизан, казался большинству членов Политбюро всё более опасным. И всё это происходило еще до II сессии АВНОЮ[650]

.

* * *

Словенских национальных устремлений, едва прикрытых пропагандой «братства и единства» югославских народов, Тито и его ближайшие сербские и черногорские сподвижники также не одобряли, но относились к ним с большей осторожностью, чем к хорватским, поскольку понимали, что партизанское движение в Словении без его патриотической составляющей было бы весьма слабым. Когда в начале октября 1943 г. Освободительный фронт созвал в Кочевье заседание депутатов словенского народа, на котором провозгласил присоединение Приморья к Словении, никто не решился опротестовать эту декларацию суверенитета, чтобы не вызвать у словенцев латентное неприятие общей жизни в рамках Югославии. Впрочем, несомненно, что на относительную самостоятельность как словенцев, так и хорватов в Верховном штабе смотрели с растущим беспокойством. Это было заметно уже весной 1943 г., когда Арсо Йованович и Иво Лола Рибар, прибыв из Словении, дали довольно тревожную оценку ситуации в ней. Они обвинили словенских «товарищей» в том, что их действия не соответствуют стратегической революционной деятельности Верховного штаба [651]

.

На собрании в Кочевье выбрали словенских делегатов на II сессию АВНОЮ, которую Тито начиная с августа планировал провести как скупщину всех югославских народов. Поскольку Сталин 15 мая 1943 г. распустил Коминтерн, чтобы весь мир убедился, что Советский Союз больше не стремится осуществить мировую революцию, Тито полагал, что его уже не связывает, как прежде, необходимость подчиняться Москве, и что наступил подходящий момент для осуществления старого плана: формирования собственного правительства, которое будет основано на власти народа и воплотит в жизнь идеи большевизма по ту сторону границ Советского Союза[652]. Собрания, подобные тому, что прошло в Кочевье, раньше или позже состоялись и в других местах: в Истрии, Боснийской Краине, Черногории, Санджаке, Боснии и Герцеговине и даже в Македонии. В отличие от Словении и Хорватии, где национализм был помехой, в Македонии коммунисты делали ставку именно на него, чтобы дать импульс сопротивлению, которое никак не могло набрать силу. В 1941 и 1942 гг. партия, несмотря на все усилия организовать восстание против болгар, успеха не добилась. Македонцы сначала с воодушевлением приветствовали приход болгарской армии, убежденные, что стряхнули с себя сербское ярмо. Лишь по прошествии некоторого времени стало ясно, что болгарам также нет дела до их этнической инакости и новый режим в том, что касается использования залежей руды и местной рабочей силы, не слишком отличается от белградского. К тому же, поскольку Москва в июне 1941 г. возобновила дипломатические отношения с югославским правительством в эмиграции, Коминтерн тоже отказался от своего решения объединить македонских коммунистов с КП Болгарии[653].