Тито и товарищи

Тем временем хорошие новости следовали одна за другой: уже 8 января 1944 г. Черчилль известил Тито, что порвет отношения с Михайловичем и что уже проинформировал об этом решении Сталина[692]. В ответ Тито потребовал, чтобы его признали официально, и послал сообщение об этом в Москву[693]. Он не мог скрыть от своих ближайших соратников, а также от Димитрова, что у него есть телеграфная связь с Черчиллем, и что тот старается убедить его заключить договор с королем Петром II, чтобы он смог принять участие в борьбе против оккупантов[694]

. Конечно, это были пустые хлопоты, поскольку уже стало понятно, что пробил последний час династии Карагеоргиевичей. Во всяком случае, так оценивал ситуацию югославский посланник в Москве Станое Симич, 10 марта 1944 г. прервавший связи с эмигрантским правительством[695]. Того же мнения придерживался и Фицрой Маклин, который еще в конце предыдущего года, в Лондоне, написал, что настало время посмотреть правде в глаза: «.партизаны сдерживают больше вражеских дивизий, чем британские и американские армии вместе в Италии, и они будут править в Югославии, что бы мы ни делали»[696]. Но самым важным было то, что Сталин в ответ на вопрос Тито, какую позицию ему занять по отношению к королю, встал на его сторону. Когда он увидел, что англичане и американцы приняли НКОЮ как свершившийся факт, хотя и не признают его официально, он полностью изменил свое отношение к новому правительству и начал вести себя, по словам Карделя, так, «как будто его признаёт»[697]

. Когда премьер правительства в эмиграции Пурич предложил советскому послу в Париже Н. В. Новикову подписать с Москвой двадцатилетний договор о дружбе и сотрудничестве, тот 22 декабря 1943 г. отказал ему. «Я предложил вам восемь миллионов сербов, – с упреком прокомментировал Пурич, – а вы не хотите их взять»[698]. Сталин 9 февраля 1944 г. сообщил Вальтеру через Димитрова, что ему нужно денонсировать правительство в Каире вместе с Дражей Михайловичем: единственной легитимной властью в Югославии будут АВНОЮ и его Национальный комитет. «Если король Петр примет все эти условия, АВНОЮ не будет противиться сотрудничеству с ним, при этом вопрос о монархии в Югославии будет решен народом после освобождения Югославии»[699]. Затем Тито дословно передал это письмо Черчиллю в качестве своих условий[700]

.

Телеграмму из Москвы в Верховный штаб перехватили британские спецслужбы, что дало британцам возможность узнать, насколько тесным является сотрудничество Тито и Сталина[701]. Но это не помешало Черчиллю и дальше предаваться иллюзии о том, что благодаря своей политической ловкости он обеспечит для Великобритании и ее геостратегических интересов определенное влияние в Югославии. В начале 1944 г. он писал: «Наша политика должна основываться на трех новых факторах: партизаны будут правителями Югославии. Они так важны для нас в военном отношении, что мы должны оказывать им полную поддержку, подчиняя политические соображения военным. Крайне сомнительно, сможем ли мы впредь рассматривать монархию как объединяющий элемент в Югославии»[702]. В середине февраля его правительство решило также и формально порвать отношения с четниками и отозвать свои военные миссии, действовавшие при Михайловиче и его отрядах. 22 февраля в речи в парламенте Черчилль обозначил главные направления своей политики и при этом пел дифирамбы Тито, «исключительному вождю, прославившемуся в борьбе за свободу». Он подчеркнул также, что Великобритания, отказывая Михайловичу в поддержке, не отворачивается от короля Петра II, хотя и не имеет намерений навязывать югославским народам монархию[703]

. Короче говоря, Черчилль пообещал Тито военную помощь, но не признал его как политического представителя Югославии, надеясь, что еще удастся найти возможность его сосуществования с королем. При этом главным его аргументом было утверждение, что сербские крестьяне негативно относятся к идеологии Карла Маркса и что «сербским силам» чужды идеалы народно-освободительной борьбы. Только в том случае, если Тито достигнет компромисса с королем, он сможет объединить всех, кто противостоит иноземным захватчикам[704]. Тито был «воодушевлен» речью Черчилля, но эти аргументы его не убедили[705]. Напротив, он утверждал, что сербские крестьяне не симпатизируют королю. «Вы поймете это, когда мы направим свои силы в Сербию»[706].