Тюльпинс, Эйверин и госпожа Полночь

– Весь город волнистый. Это здорово. Это мне в нем нравится. Словно ты и в городе, и в горах. Вверх-вниз, понимаешь? И отовсюду разный вид. – Девчонка коротко улыбнулась.

А Тюльпинс уж было подумал, что она вовсе не умеет улыбаться.

– Завод стих, – задумчиво сказала Эйверин. – Терпеть его не могу. Жду не дождусь, когда уберусь отсюда подальше.

Девчонка решительно тряхнула головой и зашагала вперед, как будто пытаясь разбудить весь город стуком своих сапог.

– Но ведь ты… – Тюльпинс поравнялся с девчонкой.

– Принадлежу Полуночи? – Эйверин с вызовом вскинула острый подбородок. – И что?

– Эйвер, ты меня пугаешь, честно.

– Как ты меня назвал? – Девчонка нахмурилась, пробуя новое сокращение своего имени на вкус. – Мне нравится, идет. Не бойся, я не собираюсь устраивать расправ или еще там чего-то… Ты ведь знаешь мистера Дьяре? Он обещал мне помочь. Не знаю как, но знаю, что у него может получиться.

Тюльп недоверчиво приподнял бровь. Уж не признался ли ей Хранитель во всем? Если нет, то с чего ей надеяться на его помощь?

– Это твой дом? – Девчонка указала на фиолетовый особняк с розовыми ставнями на окнах.

– Н-н-ну, мой. – Тюльпинс удивленно смотрел на свой дом, который так боялся покинуть, и вдруг осознал, что у него нет ни малейшего желания туда возвращаться.

– Сразу видно. – Эйверин фыркнула. – Там, наверное, еще никто не встал. Или ты собираешься барабанить в двери?

– Не думаю, что комиссар впустит меня. – Бывший господин горько усмехнулся. – Вон т-там, видишь? Окно, не закрытое ставнями. Это комната моей матушки, и она, вероятнее всего, п-пустует. Никто не хочет спать там, где спал п-п-п-покойник…

Эйверин вновь подошла к Тюльпинсу и похлопала его по плечу.

– Пойдем, – тихо сказала она.

Окно и правда оказалось открытым, девчонка легко забралась внутрь, а потом долго и мучительно тащила Тюльпа, пока он наконец с грохотом не перевалился в комнату.

– Вот это да! – Служка присвистнула. – Богаче, чем у Полуночи… О, а это ты? – Эйверин подошла к портрету над матушкиной кроватью.

Тюльпинс недовольно уставился на полное лицо, взгляд, не обремененный интеллектом, и кривоватую улыбочку. Этот портрет нарисован почти год назад… в день его шестнадцатилетия. Неужели он таким и остался? Не желая больше на себя любоваться, Тюльп открыл дверь и прокрался к комнате слуг. Эйверин осталась у лестницы: караулить спящих жителей богатого дома.

В комнате слуг оказался только один сонный мальчишка. Он испугался до полусмерти, и Тюльпу не скоро удалось из него вытянуть то, что все ушли на улицу Гимили – помогать в подготовке к прощанию.

– Все зазря, – хмуро бросил Тюльпинс, вновь направляясь к окну. – Кайли уже ушла.

Парню хотелось как можно быстрее отсюда убраться. Он словно слышал матушкин храп, ее прерывистое бормотание, чувствовал аромат жасмина, липнущий к коже. Матушка как будто бы была рядом и вовсе не умирала.

Бывший господин первым вылез через окно и поспешил к дому госпожи Кватерляйн. Весь оставшийся путь Эйверин молчала. Тут-то Тюльп и осознал всю прелесть неболтливых людей: с ними удивительно комфортно думать о своем.

Улица Гимили была так печально-прекрасна, что захватывало дух. В память о Дарине Кватерляйн господа выставляли в своих двориках цветы. Их лепестки, покрытые инеем, искрились под лучами робкого солнца. И даже небо, обычно затянутое низкими облаками, стало прозрачным и светлым.

– Хороший день, – шмыгнув носом, сказала Эйверин. – Очень красивый. Даже природа знает, какой красивой была госпожа. И внутри, и снаружи.

Они пошли к дому номер семнадцать, ничего не говоря. Но тишина сейчас не тяготила их, она обволакивала и дарила умиротворение.

Цветы заново так и не высадили. Решили, видимо, что без госпожи все равно ничего столь же прекрасного не выйдет.

Эйверин тихо постучала в дверь, и ей сразу открыли. Тюльпинс знал Эннилейн – она водила дружбу с Кайли. И если лицо Кайли носило черты аристократичности, то Эннилейн воплощала в себе все, что Тюльп презирал в слугах: болтливость, глупость и излишнюю смешливость.

Но девчонка крепко обняла толстушку, а та сочувственно погладила ее по волосам, и Тюльпинс вдруг понял, что привычное его отвращение к Эннилейн пропало.

Тело госпожи Кватерляйн давно забрали в Город Без Номера, как делали со всеми, кто навсегда покинул Хранительство. Теперь оставалось только попрощаться. Не прошло и часа, как дом заполнили соседи, друзья, добрые знакомые. Они подходили к Бэрри, что-то говорили, а он сидел на диване, уставившись на камин. Никогда прежде не видели его таким потерянным. Таким жалким и беспомощным.