Тьма века сего

Якоб оборвал на середине длинное и занудное рассуждение об отличии баварского и франконского брецеля и застыл, глядя на напарника растерянно. Их общий stupor длился два мгновения, а потом оба сорвались с места, бросившись на дозорную площадку, и там замерли снова, глядя вниз, на ворота в главный корпус монастыря.

Запертые снаружи ворота открывались — медленно, тяжело, оглашая окрестности душераздирающим скрежетом, демонстрируя миру раскрывшиеся замки и засовы. Помедлив, словно в задумчивости, обе створы вдруг с грохотом распахнулись, и темное, непроглядное нутро прохода теперь зияло навстречу могильной бездной. Минута истекла в тишине — нерушимой и такой совершенной, что было слышно, как слабый ветер шевелит песчинки на камнях двора, а в голове бешеными толчками шумит кровь; минута истекла — и канула в пустоту, и издалека, из глухой темени за распахнутыми створами, донесся едва различимый шорох.

А потом появились они — не то призраки, не то восставшие мертвецы с белыми лицами, много лет не видавшими солнца, тощие, словно высушенные рыбины. Сначала двое, следом еще двое, и еще… Они брели, медленно и тяжело передвигая ноги, глядя прямо перед собою и не щурясь на яркие солнечные лучи, словно их глаза не видели открывшегося им мира и света. Пара за парой, восемь костлявых фигур в монашеских ветхих рясах.

«Остановить — не пытаться». Мессир Сфорца был серьезен, говоря это, и Никлас помнил, как не по себе стало от понимания, что кардинал очень, очень старается донести до него, новобранца с большими планами на будущее служение, эту простую мысль. «Ваше дело — не пускать чужаков внутрь. Если изнутри захотят выйти — остановить вы их не сможете. Да и не знаем мы, следует ли это делать».

Остановить…

Восемь безоружных истощенных монахов в рубищах, едва подвигающие ноги и, казалось, готовые вот-вот упасть от малейшего дуновения ветра. Остановить их?..

Даже если бы кардинал и весь Совет в полном составе требовал, грозил, просил или умолял положить живот свой, но не позволить этим восьми призракам пройти дальше — в эту минуту Никлас четко осознал, что сделать этого не смог бы. Один или в пару с Якобом, или при поддержке всех зондергрупп Конгрегации, или с армией Императора за спиной — неважно. Просто не смог бы.

«Сигнал. Это все, что вы сможете и должны будете сделать. Подать сигнал. И молиться».

Сигнал…

— Сигнал! — сдавленным хрипом висельника выдавил Никлас, и Якоб, словно очнувшись, первым вновь метнулся вниз, к клети с голубями.

Когда внезапно онемевшие ноги донесли Никласа до их крохотной караулки, Якоб уже открывал дверцу.

«Если это будет один или два, или три человека — пишете, сколько, и отправляете с голубем. Если все… Просто выпускайте всех голубей пустыми. И будем надеяться, что вы успеете сделать хотя бы это».

Три голубя, ни разу за время обитания в этой башне не покидавшие ее, смотрели на шевеления человеческой руки недоуменно, отодвинувшись к дальней стенке, словно не понимая, что происходит и почему.

«А почему мы можем не успеть? Что может случиться?».

Они и взлетели не сразу — еще несколько секунд смотрели вокруг, крутя головами, точно пытаясь вспомнить, кто они такие, что это за голубая осиянная солнцем бездна над головой, и крылья расправили не рывком, а как-то вальяжно и нехотя, точно совы.

«Мы не знаем. Быть может, и ничего».

На оглушительный шум голубиных крыльев идущий последним монах обернулся, поднял голову, проследив за исчезающей в небесах сизой кляксой, и медленно развернулся к башне. Никлас окаменел у бойницы, слыша, как затаил дыхание Якоб, однако назад не отступил; отчего-то он был уверен, что эти глаза увидят его, даже скрытого камнем башни…

— Уходите оттуда, добрые воины.

Монах вымолвил это чуть слышно, едва шевеля губами, но Никлас был готов поклясться, что слышит этот голос четко и ясно, будто истощенный человек по ту сторону бойницы выкрикнул эти слова у него над ухом.

— Более нет нужды в этом месте. Идите с миром.

***

— Абиссус вышел в мир.

Висконти обвел взглядом слушателей, помедлил и продолжил:

— С таким донесением сюда прибыл два дня назад курьер из академии, где приняли голубя. А спустя четыре часа — еще один. С сообщением, что восьмерых монахов видели неподалеку от Нюрнберга. И к вечеру — еще курьер. Который рассказал, что они прошли в районе Нёрдлингена. В тот же день, когда их видели под Нюрнбергом, но на пару часов позже.

— Свидетели не могли ничего напутать? — переспросил Мартин тихо. — Туда и верхом-то за такое время не добраться.

— А вчера их видели у Гюнцбурга., — не ответив, договорил Висконти и лишь потом качнул головой: — Нет, Бекер. Никакой путаницы.

— Нюрнберг, Нёрдлинген, Гюнцбург… — повторил Курт с расстановкой. — Это моя паранойя нашептывает всякое о конечной цели их похода, или не только мне так кажется?

— Они идут к Констанцу, — хмуро отозвался кардинал.

— И что предполагается делать в связи с этим?

— Молиться? — предположил Висконти так серьезно, что Курт проглотил готовую вырваться остроту.

— Это еще не все, — многозначительно напомнил Фридрих, и кардинал кивнул: