Тьма века сего

— Да, самое любопытное я приберег напоследок. День назад прибыл еще один курьер из академии. В донесении, которое он привез, сказано, что Абиссуса больше нет.

— В каком смысле?

— В прямом, Бекер. Здание монастыря просто исчезло. Даже не так: его там словно никогда не было. На месте, где оно стояло — нетронутый ковер травы, растут деревья, которым не меньше полувека, и живописные густые кустарники.

Повисшую в шатре плотную тишину, казалось, можно было резать ножом. Курт переглянулся с Мартином, понимая, что и тот тоже с трудом удержался от того, чтобы задать вопрос, а не заплутали ли, часом, посланные к Абиссусу люди, не ошиблись ли местом, не свернули ли в сторону… Глупый вопрос, бессмысленный, беспомощный, попытка разума защититься привычным от необъяснимого…

— Что они наворотили тогда с Майнцем? — спросил Курт и, не услышав ответа, уточнил: — Это не было риторическим воздыханием, Висконти. Это был прямой вопрос, на который хотелось бы услышать вразумительный ответ. Это уже не тайна Совета, это потенциальная опасность для окружающего мира, и хотелось бы понимать, с чем и с кем мы имеем дело.

— Я не…

— И без философских отступлений в духе «я не знаю».

— Я не знаю, — ответил кардинал. — И отец Бенедикт не знал. Никто не знал. Раскаявшиеся малефики, стоящие на пороге святости, а то и этот порог перешагнувшие, это всё, что они знали и поняли. Люди, которые не творили чудеса сами, а возносили молитвы об их свершении. Или не возносили, если знали, что это не имеет смысла. Откуда знали? Думаю, оттуда же, откуда ветхозаветные и евангельские святые, чьи жития ты изучал в академии, как бы ни пугала эта мысль. Дон Сфорца считал само существование Абиссуса знаком Господнего благоволения, этаким зримым олицетворением Его одобрения самого существования Конгрегации и всего, что она делает. Отец Бенедикт полагал, что благоволение нисходило исключительно на самих насельников Абиссуса, а уж они делились им с Конгрегацией.

— А Майнц?

— Майнц считал, что пути Господни неисповедимы, а цель и смысл существования этого монастыря и этих людей простому смертному не постичь, и остается лишь благодарить Бога за то, что они есть и не враждебно настроены.

— Абиссус всегда был… так благонамерен в отношении Конгрегации?

— Сложный вопрос, — не сразу ответил Висконти. — Учитывая, что он по сути был создан лично Майнцем…

— Id est, изначально насельниками монастыря были… Кто? Раскаявшиеся подследственные Майнца, домолившиеся до святости?

— Да… Почти. Первыми были именно такие, их было трое.

— Что они там делали? — спросил Мартин. — Понимаю, что вопрос звучит глуповато, но все-таки. Что за устав у Абиссуса? Обет молчания, флагелляции, круглосуточная молитва, или что?

— Ад, — просто ответил Висконти. — У них персональный ад на земле, Бекер, вот что у них за устав. Заключенные там люди — это малефики, на чьей совести такое, что бывалых следователей мутило при чтении протоколов.

— Убийства, жертвоприношения?

— Да, в первую очередь. И то, что делают насельники Абиссуса, никакими канонами, никакими отцами Церкви не утверждено и даже не упоминается, это… я бы сказал — на грани ереси, и дон Сфорца так считал, но что мы, в конце концов, знаем о полноте Господнего промысла… Они не просто каются, они заставляют себя проживать то, что проживали их жертвы.

— Самовнушением, усиленным сверхнатуральными способностями? — уточнил Курт, и Висконти поморщился:

— Говоря твоим бесцеремонным языком — да. И не только «само»: тем, у кого было довольно желания, но недоставало воли, оказывал помощь один из братьев или все вместе. Раз за разом, каждый день. Сперва. А вот потом… Потом из простого сопереживания это переходит во что-то большее. Свой личный ад здесь, на земле, вот что я могу сказать, если передать это коротко. И это не метафора. Первые насельники добивались этого с помощью Майнца. Когда к ним присоединились еще четверо, опытным путем они сумели понять, как достичь этого… уровня раскаяния без помощи стороннего душеведа, собственным сосредоточением и молитвой. Спустя время Совет узнал, что внутри Абиссуса сами собой образовались, скажем так, два круга — внутренний, состоящий из все тех же троих первых, и внешний, из новоприбывших, почитавших себя недостойными и… — Висконти помялся, подбирая слова, и осторожно договорил: — И судя по всему, таковыми они и были, и дальше первого этапа, «переживания», они не продвинулись. Лишь один из них спустя два года вошел во внутренний круг, стал одним из тех, чьи молитвы имели действенность.

— А остальные?

— Остальные вскоре умерли. Скончались в мире, своей смертью, без отчаяния. Иными словами, достигнувши того, ради чего ушли в столь глубокое заточение — искупления.

— Но не добившись того, что ожидал от них Совет.