То было давно…

– Маковский и Айвазовский? – лукаво и полувопросительно сказал Юрий Сергеевич. – А Шишкин, наверное, написал бы с вас дубовую рощу…

– Ну и барин, сердит… – говорила, качая головой, тетушка Афросинья, – вот сердит… Ежели бы прежнее-то время, всех бы он выдрал вас на конюшне…

Октябрь

Поредели леса. Сад поседел. Кое-где остались осенние листочки. На сером фоне мелкого осинника, на ветке куста, как сережки, висят волчьи ягодки – черные с белым и красные.

– Какие это ягоды? – спросил меня приятель-охотник, гофмейстер. – Их едят?

– Э… нет, – сказал Герасим. – Ежели съешь – тут и помрешь. В минуту. Это волчьи ягоды.

– Какой вздор, – сказал гофмейстер.

– Нет, уж это верно, – засмеялся Герасим.

– Никогда не слыхал. Тогда бы эти кусты все вырубили. Наконец, я бы где-нибудь об этом прочел – писали бы.

– Ведь у нас все ребятишки знают. Никто не съест.

– Чушь, – сказал Павел Александрович. Сорвал ягоду, стал есть при всех и плюнул. – Какая гадость. – Оттого не едят, что противно. Ну вот, – продолжал он, – первое октября, Покров. Да-с. Всё изволило улететь – дупеля, бекасы, турухтан, вальдшнепы, утки. Болота пустые. На что же охотиться у тебя? – смотря на меня, говорит как бы с упреком.

– Утки-то еще есть, – сказал Герасим, – только трудно взять. Они скучились сторожкой, не подпустят. Ежели только на перелете вечером…

– Что ж ты, Павел, смотришь? Вытаращил глаза на меня, будто я виноват, что дичь улетела и охотиться не на что. А осталось мало – белые и серые куропатки, тетерева, глухари, зайцы, лисицы, волки, лоси, выдры, росомахи, выхухоль, бобры, куницы, барсуки, турицы рогатые, медведицы косматые, олени благородные и неблагородные, кабаны, вепри…

– Ну постой, постой, что за вздор всегда ты мелешь! – рассердился гофмейстер.

– Нисколько не вздор, – говорю.

– Это какие же, позвольте вас спросить, турицы рогатые? – прищурившись, спросил меня Василий Сергеевич.

– Вот спроси у Герасима.

– Турицей лось зовется, – сказал Герасим. – А вот я видал – молодым был – в Полесье, далече отсюда, за Переславским озером, двух диких коз. Редко увидать можно, а есть. А под Ивановом бобры были. Мне отец сказывал. Извели. Они ведь в гнездах жили над водой. Там и не пройдешь. Болотино такое Берендеево. Туда никто и не ходит. А ежели кто пойдет, то не вернется… А если б вепрей не было, то не называлось бы Вепрево озеро. Так и зовется – Вепрь.

– Ну что… – говорю я Павлу, – слышал? Будь ты настоящий охотник, ты бы нашел, а то тебе бы всё вот дупельков около дома в болоте стрелять.

– Какой вздор! – сказал гофмейстер.

И мы из сада возвратились домой.

В большой комнате деревенского дома на столе шумел самовар. Тетенька Афросинья приготовила пирожки, оладьи, грузди, маринованные грибки, жареного тетерева, гуся с капустой – для гостей.

За чаем приятели были в раздумье – куда идти на охоту?

– Да ведь вот под Остеевом, – сказал Герасим, – медведина пудов на восемнадцать ходит. Третьего дня мельник Никон Осипов на телеге в Заозерье ехал с Санькой, с внуком своим, видели они – краем леса шел. Остановился вдали и смотрит на них. Вот испугались да стали безменом об колесо стучать – он на случай с собой железный безмен берет, – а медведь поглядел да в лес и ушел. А я, говорит, домой-то гоню лошадь, да про себя всё «Господи, Владыко живота моего» твержу. Нать-ко, ведь восемнадцать пудов медведина.

– А что, вы его вешали, что ли? – сказал сердито Василий Сергеевич.

– Вешали… ведь это видать.

– Какой вздор! – сказал гофмейстер.

– Почему же это ты нам ничего не написал, – сказал Павел Александрович, – я бы взял штуцер и разрывные пули.

– Я хотел, – говорю я, – но, согласитесь, такой чертила этот медведь. Во-первых, обязательно сожрет моего друга Василия Сергеевича, его высокопревосходительство, а в тебе все кости переломает – не бери штуцера.

– Какой вздор этот Константин всегда несет. Уши вянут…

– Позвольте вас спросить, почему это он непременно меня сожрет?

– Как – почему? Потому, что ты самый опасный, самый храбрый и роста большого. Он по себе и выбирает. Обязательно тебя сожрет… – говорил я приятелю Васе.

– Ну, довольно, – сказал гофмейстер. – Шутки в сторону. Прекрасный серый денек, что же мы предпримем?

– Ну, что скажешь, Герасим? – спрашиваю.

– Чего ж? Чучелов расставили за моховым болотом, к горке в лесу, а я тетеревей погоню. С утра бы лучше. Ну и теперь можно. Зимой табуны большие, а теперь еще не скучились.

В лесу, у горки, Герасим вырубил длинные деревца, осинник, обрубил ветки, надел на верхний конец шеста чучело тетерки и поставил рядом с сосенкой. Вышло так, что тетерев как будто сидит на верхушке сосны. Потом подальше поставил другой шест с чучелом тетерки, потом третий, четвертый и к каждой сосенке, где были шесты, поставил нас по очереди. Надев большие рукавицы, сказал:

– Теперь я уйду и погоню на вас, а вы глядите в оба. Полетят ведь на вас. Ловчитесь не пропуделять, а то он прямо сядет к чучеле на сосну.

Мы стояли и посматривали. Вдали, на горе, послышалось, как Герасим хлопал рукавицами и посвистывал. Надо мной пролетел тетерев.