«То было давно… там… в России…». Книга первая

— Да, верно, — сказал черномазый. — Нас с вами отправят. А если это, допустим, какой-нибудь Навуходоносор? После победы, ну, над какими-нибудь там халдеями, пирует, отдыхает. Кругом тимпаны, трубы. Он лежит на леопардовых шкурах, кругом курильницы, у ног жены вертятся. Навуходоносор устал, ну, и вздремнул немножко. А прохожий, какой-нибудь халдей, или дурмадур, или кто там, все равно, видит, Навуходоносор спит — и он его по носу жик. Ну, и что же? Скандал. Война обязательно, потому — такой штуки стерпеть невозможно никому.

Кругом рассмеялись.

— Ну, знаете, — сказал человек с кокардой, — какой вздор вы говорите! Навуходоносор! По носу жик!

— Конечно, вздор, — согласился черномазый. — Просто я картину видел такую. Не помню, какой художник. Лежит эдакой человек, кто его знает, какого племени, курильницы дымят, бабы голые — жены его — в ногах вертятся, а он лежит на шкурах под балдахином. «Победитель» картина называлась. Ну, я думаю, а если его какой-нибудь озорник по носу — что только будет? Беда!

— А я вот, все-таки, понять не могу, — сказал белобрысый, — почему так ссорются человеки? Живет каждый немного на земле, земной шар круглый, катается в бесконечном пространстве день и ночь, зла никому ничуть не делает, для людей все готовит, кормит, прямо чисто мать родная. А человеки дерутся. И ничего не сделаешь с ними…

— Вздор! — возмутился человек с кокардой. — Причины войны сложны, не просто так… И говорить так нельзя.

— Это все верно, — согласился белобрысый. — А только страшно. На небо глядеть не страшно. И хорошо… Вот на Волгу посмотреть — широко, хорошо. Вон солнышко освещает бережок — хорошо… Тоже дети… на них глядеть хорошо… И женщины тоже — хороши. У нас в саду нынче антоновка уродилась — ну и яблоки — хороши!.. А тут — на тебе — по носу жик!..

Кругом засмеялись.

— А вы бы, по-вашему, как бы нужно было поступать? — спросил чиновник в кокарде.

— Я не знаю. Я так говорю — не знаю… Просто, когда подумаешь, как это устроена земля и бесконечное пространство кругом и все добро так сделано, хорошо на земле, — то просто, кажется мне, не стоит ссориться. Только и всего. Это очень просто, много приятнее и дешевле.

— Так ведь все этого хотят, только не выходит.

— Эге, — засмеялся купец. — Да как ты говоришь, а у вас на заборе гвозди понатыканы зачем? Чтоб не воровали яблоки-то, а? А эдак у тебя все возьмут, и яблоки, и дом, и жену, и детей. А ежели ты сдачи дашь — то побоятся. Вот что.

Белобрысый задумался.

— Ну, опять же выйдет, что жик, — сказал он.

— А то как же?

— А вот как… Давно бы понять надо, что на земле, в бесконечном пространстве, при тайне эдакой и жизни нашей короткой, другое в голове держать нужно. Почтение иметь, разумение для загадки великой и прекрасной, при короткой жизни нашей, чтоб отходить смертью в вечность. Пора бы понять это. Чтить ее, тайну эту. Землю, солнце и небо, и тайну эту великую не огорчать, а жить дружно, без злобы. И просто это очень, но не хотят.

— Молоканин, надо думать, — прошептал кто-то, — или штунда^[577]…

— Да это все сказано давно, мил человек, — сказал другой. — Да не выходит.

— Ты вот скажи, как сделать-то, — сказал купец.

— Да, верно. А уйти никуда живому с земли невозможно. Круглая она. Вот и ходи кругом, не уйдешь никуда. А не то — мало ли убежало бы! Велено — вот и живи, а уж как хочешь.

И белобрысый покачал головой.

Замолчали. Я вышел из кают-компании на палубу. Широкая Волга несла свои воды. Проглядывало солнце. По берегу шли поля, леса, селения. Отрадно и радостно было смотреть на берега широкой реки. Около меня стоял купец и смотрел на плоты, которые гнали по Волге. Купец приставил свои руки ко рту и закричал:

— Чьи плоты-те?

С плота кричали:

— Га-аври-ло-ва-а-а… Сво-ло-ча… День-ги-и… вто-ро-о-ой ме-сяц… не пла-а-тит… сте-е-рва…

— Мои плоты-то, — сказал мне купец, обернувшись ко мне, и засмеялся. — Не платит… Ишь чего?.. Заплати-ка таперь! Знаю, плоты разобьют, деньги пропьют… Знаем мы, когда платить надоть. На Покрова плачу, ну и ступай… А вот этот-то, белобрысый, чего он, с дурью впрямь или заучился так? От науки у него в голове метафизика завелась? Его беспременно под арест посадить надо, чтобы маленько поостыл. Тогда у него червяк-то этот из головы повылезет…

Встреча

Много я скитался по свету. И не раз я видел весну в других странах. Но такой весны, как у нас в России, — я нигде не видал.

Москва. Я смотрю в окно моей мастерской, и мне в окно видна разлившаяся Москва-река. Чудно и торжественно. На берегу стоит Кремль — соборы, башни, как будто бы какая-то давняя дивная сказка. За Кремлем гаснет розовая заря. Галки носятся в вечернем небе, то стаями поднимаясь кверху, то быстро опускаясь к самой земле, с каким-то особым радостным криком. В их полетах есть какой-то праздник, птичий бал.

В реке, в талой грязной дороге, в движении народа, идущего через мост, в зажигающихся к вечеру уличных фонарях, во всем окружающем чувствуется весна.