Читаем «То было давно… там… в России…». Книга первая полностью

Когда я вспоминаю эти все места, которые помянул Герасим, их прозвища, то мне в душу льется несказанная отрада чувств. Какие места!.. Я не увижу вас больше. Но они еще есть, они живут, и кто-то видит их, но не я. И не друзья мои — охотники. Их уж нет в живых.

Но вот они, около меня, говорят, ссорятся, смеются, и я вижу тропинки, проселки, идут мимо в тихий вечер, и деревню Грезино, и речку у леса, и каждую былинку травы. Как был бы я рад испить воды родной страны моей, ключа святого.


* * *

Мы разместились в деревенских тарантасах и выехали на проселок. Простор, клубятся облака в небе, видны дали лесов. Около повозок бегут собаки, рады, что едем на охоту. Бегут, возвращаются и посматривают на нас — целы ли мы. Едем среди ржи, мелькают васильки. Вдруг сзади, слышу, кричит доктор Иван Иванович:

— Постойте, постойте.

Ленька подбегает ко мне, говорит в волнении:

— Иван Иванович велели… У вас аптечка… ему надо скорей… С генералом чего-то худо… Помирает…

Все остановились. Я и Юрий вылезли из тарантаса, бежим к задней подводе. Сидит там гофмейстер и мигает. Доктор Иван Иванович, нагнувшись, слушает его, приставив ухо к груди, а рукой грозит нам. Все смотрят.

— Солнечный удар, — говорит доктор. — Скорее достаньте валерьянки.

Я тороплюсь, открываю аптечку, даю пузырьки.

— Воды! — кричит доктор.

Ленька достает стакан.

— Коньяк, — говорит. — Воды нет…

— Все равно, давай…

И доктор капает в стакан и подносит гофмейстеру. Тот пьет и, мигая, смотрит на всех нас.

— Надо помочь ему выйти, — говорит доктор. — Надо, чтобы он лег.

Мы все помогаем ему слезть с тарантаса. Доктор держит его под руку. Мы поднимаем его и кладем на траву у дороги.

— Скажи, пожалуйста, — говорит мне гофмейстер, — что это они делают со мной, зачем?

— Ты нездоров, — говорю я. — Ты не бойся, пройдет, скоро пройдет, это от жары, не беспокойся.

— Что? — говорит гофмейстер. — Я не слышу, говори громче. — И он хочет из ушей достать шарики.

— Смирно-смирно, — говорит доктор. — Лежите смирно.

Доктор смотрит озабоченно в уши. Потом обернулся к нам:

— Удар, он оглох, ничего не слышит.

— Да это шарики! — говорю я, — что вы! Он в уши вставил, чтоб не слушать ученого.

— Я не позволю, — кричит ученый, — в чем дело, довольно, какие шарики?

— Выньте шарики, — кричу я гофмейстеру на ухо.

Тот вынул шарики, смотрит на нас в недоумении.

— Скажите, доктор, в чем дело? — спрашивает гофмейстер. — Зачем все это?.. Я совершенно здоров. Но вот этот коньяк, такая гадость, зачем вы велели мне пить?

И гофмейстер сел.

Кругом все хохотали.

— Эдак и охоту просмеём… Ехать пора, — сказал Герасим Дементьевич, — доктор опосля полечит.

Все сели опять на подводы и поехали рысцой.

Смех друзей раздавался в летней тишине. Отстав, ехал доктор Иван Иванович и что-то серьезно объяснял ученому. Тот слушал его, нахмурив умно брови.

Приятели

Хорошо было летом жить на даче. Служилый люд Петербурга уезжал в окрестности, где была особенная северная красота белых ночей. Прекрасные Петергоф и Царское Село, милая Черная речка, Парголово и много других мест. Дачники были там разнообразны: военные, чиновники разных рангов и степеней.

Помню, был такой немолодой, солидный отставной, кажется, полковник, человек из себя очень толстый и фамилию носил подходящую — Брюханов. Любил пожить, повеселиться, выпить, любил компанию. Был он уже в отставке, и как-то собрались у него приятели, тоже отставные. Часто бывало — собирались. Лето, дача в Парголове. Семья где-то за границей, а он в Парголове один. Жарко. Надо завтракать ехать — не хочется. Надо одеваться — а дома в рубашке, продувает. Хорошо. Прислугу отпустил, ушла куда-то.

— Давайте дома закусим, — говорит хозяин Брюханов, — достанем чего-нибудь.

Посмотрели в буфет: есть вино, водка. Закуски — никакой.

— Вот что, — говорит хозяин, — здесь недалеко, вот на углу, слева, живет повар, у него кой-что есть. Хорошо готовит. Ты помоложе, Коля, — обратился он к приятелю, — помоложе нас. Поди, друг, — у него отличное есть беф-буйи[594]. Возьми… Три порции. Закусим, посидим дома, отлично…

Брюханов вынул из стола бумажник, достал сторублевую — мельче денег нет, — и дает приятелю Коле. Тот берет деньги — «хорошо, схожу», — и уходит.

Брюханов и его приятель — бывший вице-губернатор, милейший друг, — достали скатерть, постлали на стол, поставили тарелки, рюмки, вино, сидят и дожидаются.

А Коля что-то не идет. Ждут, посматривают в окно, «что такое?» — думают.

— Странно… — говорит вице-губернатор.

— Да, — соглашается Брюханов, — непонятно…

Проходит два часа — не идет Коля…

— Эге! — говорит вице-губернатор.

— В чем дело? — удивляется Брюханов.

— Под суд его, сейчас же под суд! — уже кричит вице-губернатор. — Взял сто рублей и где-нибудь играет в карты!..

— Знаешь, я так потрясен, — волнуясь, говорит Брюханов. — Это же черт знает что такое! Я не ожидал… Сто рублей! Подумай! Он же был начальником канцелярии министерства…

— Постой! — перебивает его вице-губернатор. — Дай сейчас. Где бумага?.. Сейчас же я его к прокурору…

Вице-губернатор садится к столу и начинает строчить. Читает, рвет, пишет снова.

Перейти на страницу:

Все книги серии Воспоминания, рассказы, письма в двух книгах

«То было давно… там… в России…». Книга первая
«То было давно… там… в России…». Книга первая

«То было давно… там… в России…» — под таким названием издательство «Русский путь» подготовило к изданию двухтомник — полное собрание литературного наследия художника Константина Коровина (1861–1939), куда вошли публикации его рассказов в эмигрантских парижских изданиях «Россия и славянство», «Иллюстрированная Россия» и «Возрождение», мемуары «Моя жизнь» (впервые печатаются полностью, без цензурных купюр), воспоминания о Ф. И. Шаляпине «Шаляпин. Встречи и совместная жизнь», а также еще неизвестная читателям рукопись и неопубликованные письма К. А. Коровина 1915–1921 и 1935–1939 гг.Настоящее издание призвано наиболее полно познакомить читателя с литературным творчеством Константина Коровина, выдающегося мастера живописи и блестящего театрального декоратора. За годы вынужденной эмиграции (1922–1939) он написал более четырехсот рассказов. О чем бы он ни писал — о детских годах с их радостью новых открытий и горечью первых утрат, о любимых преподавателях и товарищах в Московском училище живописи, ваяния и зодчества, о друзьях: Чехове, Левитане, Шаляпине, Врубеле или Серове, о работе декоратором в Частной опере Саввы Мамонтова и в Императорских театрах, о приятелях, любителях рыбной ловли и охоты, или о былой Москве и ее знаменитостях, — перед нами настоящий писатель с индивидуальной творческой манерой, окрашенной прежде всего любовью к России, ее природе и людям. У Коровина-писателя есть сходство с А. П. Чеховым, И. С. Тургеневым, И. А. Буниным, И. С. Шмелевым, Б. К. Зайцевым и другими русскими писателями, однако у него своя богатейшая творческая палитра.В книге первой настоящего издания публикуются мемуары «Моя жизнь», а также рассказы 1929–1935 гг.

Константин Алексеевич Коровин

Эпистолярная проза

Похожие книги

Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915
Андрей Белый и Эмилий Метнер. Переписка. 1902–1915

Переписка Андрея Белого (1880–1934) с философом, музыковедом и культурологом Эмилием Карловичем Метнером (1872–1936) принадлежит к числу наиболее значимых эпистолярных памятников, характеризующих историю русского символизма в период его расцвета. В письмах обоих корреспондентов со всей полнотой и яркостью раскрывается своеобразие их творческих индивидуальностей, прослеживаются магистральные философско-эстетические идеи, определяющие сущность этого культурного явления. В переписке затрагиваются многие значимые факты, дающие представление о повседневной жизни русских литераторов начала XX века. Важнейшая тема переписки – история создания и функционирования крупнейшего московского символистского издательства «Мусагет», позволяющая в подробностях восстановить хронику его внутренней жизни. Лишь отдельные письма корреспондентов ранее публиковались. В полном объеме переписка, сопровождаемая подробным комментарием, предлагается читателю впервые.

Александр Васильевич Лавров , Джон Э. Малмстад

Эпистолярная проза