«То было давно… там… в России…». Книга первая

— Да, каждый раз стоят тут. И чего — на самой заре, только вот чуть свет, стоят вот тут, против, и вот поют… Ему поют… и хорошо поют, до чего хорошо. А то плясать ему зачнут… и пляшут.

— Как же это цыгане… плясали ему? Я что-то этого никогда не слыхал…

— Ловко плясали, — ответил сторож. — Пляшут и потом на землю упадут, все головами к ему, и закроют лицо руками. Полежат так, поплачут, а потом соберутся, поговорят, ну и уедут… Полну корзину ему оставят с хлебом, пряниками, маком, баранками. Ну, простятся со мной, скажут: бери себе… Понимают бедность мою. Я-то один не ем. Странники тоже есть — делюсь.

— Слушаешь ты меня, охотник, — перебил себя сторож. — А ничего не ешь. Поешь, чего есть…

И он молча стал есть со мной картошку и грибы.

— Не пьешь вино-то? — спросил я.

— Нет, — ответил сторож. — Нешто можно…

Я хотел покормить собаку. Он достал расколотый горшок, сказал мне:

— Постой, я щец полью…

Я наломал хлеба, он полил его щами. Из ягдташа я достал колбасу, нарезал, угостил сторожа и дал Фебу.

* * *

После чая я пошел спать в сарай. Сторож проводил меня туда. Ветхий сарай, деревянные толстые столбы держали крышу. Стены — плетенье из прутьев. Внутри сено. Я забрался на сено и лег.

— Слышь… в полночь я ударю в большой, — сказал звонарь и ушел.

Феб, повернувшись несколько раз, лег рядом со мной.

Тихо. Слышно, как трещат кузнечики в траве. Мне было почему-то так хорошо, так отрадно в сарае. Рассказы сторожа про Спаса, как про какое-то живое существо, убедили меня. И я смотрю в щель на белые высокие стены Спаса при луне и теряющийся в ночи огромный купол.

* * *

Проснулся. Надо мной гул колокола. Далеко, качаясь, разносилось оно, замирая постепенно в ночи… В душу входила неведомая красота. Звук колокола замирал вдали, замолк…

* * *

Утром рано проснулся я. Солнце осветило лес и пригорок, как бисером осыпанный цветами. Старый Спас торжественно блистал. Он был прекрасен и одинок. Сколько видел Старый Спас: нашествие татарских орд… И видно было, что на холмах кругом него были селения, а теперь синеет дремучий лес.

— Пойдем, искупаемся, — сказал мне звонарь. — Покажу тебе речку, тут она недалече, вот за им…

Спускаюсь по зеленому холму вниз от Спаса. Среди больших дубов блестела речка и помост маленькой мельницы. Звонарь подвел меня к реке, и я увидел дно в мелких камушках, а воды как будто и не было. Она была так прозрачна, что я никогда раньше не видал такой реки. У берега лежали ровно большие камни, спускаясь в самую реку. Это было что-то вроде лестницы.

Вода была холодна. Плывя, я видел все дно. Хотел встать, но оказалось глубоко. Опустился в воду с головой и открыл глаза, и как будто через стекло увидел песок и камушки, другой мир… Проплыв, я опять нырнул, и большие рыбы, быстро, как стрелы, пронеслись мимо, и их золотая чешуя ослепительно блистала в воде на солнце. Это было волшебно красиво. «Это язи…» — подумал я. Вода попала в рот, но какая странная вода. Я вздумал выпить — это не вода, пить нельзя. Похожа на раствор соды.

— Какая вода странная… — сказал я на берегу звонарю, когда мы оделись.

— Ее не пьют, — ответил он, — она вот недалеко из болота прет. Чай из ее нипочем не выпьешь. А купаться пользительно. Вот, в это самое место царь-то, Иван Васильевич Грозный, купаться приезжал, и князья-бояре купались. И Андрей Боголюбский тута купался, и князья Суздальские. Вода завсегда холодная, и зимой ее льдом не берет нипочем… А теперь никого нет, никто и не едет. Спаса-то все забыли…

Придя со звонарем к мельнику пить чай, я был поражен: все глубокое дно омута видно, как аквариум. Все водоросли, бодяги, камни, рыбы. Широкие лещи плыли один за другим. Я присел за стол. Я не мог оторвать глаз от чудесной воды.

— Вот, барин, — сказал мне старик-мельник, — дочь нашла… Белье полоскала тут вот, у моста. В воде вот нашла, гривна, што ль, это?

И мельник достал из шкафчика и подал мне круглый металлический брусок, шириной в палец. С одной стороны был выбит орел и что-то написано.

— Говорят, — сказал мне мельник, — что это старый рупь. Татарин давал мне за его рупь. Дочь не отдает.

— Не продавай, — сказал я мельнику, — он стоит дороже. Я узнаю и приеду, скажу тебе.

— Отдам, — говорит дочь мельника, смеясь, — ежели ситцу на платье дадут, чтоб только виточки голубые были…

Я все смотрел в окно на омут, волшебный край!

И, простившись с мельником и с звонарем, отправился в путь через лес на Гороховец. На повороте я обернулся. И далеко увидел Старого Спаса.

— Прощай, забытый Старый Спас!

И будто он услыхал меня, и протяжный удар колокола пронесся и замер над простором лесов…

В жару

— Ну и жара! — говорит мне, сидя на крыльце дома моего в деревне, Василий, приятель мой, слуга и рыболов. Около него лежит на блюде вычищенная рыба, большие караси.

— Это где ж ты, Василий, карасей поймал таких? Огромные, я таких и не видал.