То, что не убивает

— Фу! — когда тяжело дышащий Эрвин упал в траву, я отодвинулся подальше. — Пошёл нахрен отсюда! Не хочу даже лежать с тобой рядом! Знаешь, сколько кишечных паразитов ты только что проглотил?

Довольный донельзя напарник вяло отмахнулся:

— Ой, заткнись, а то тебе придётся проглотить кое-что похуже. Дай мне пять минут — и опять побежим. Сколько там до трассы?

Я сверился с картой:

— Семнадцать километров. Ну, верней, чуть больше. Смотри, там…

— Я вижу, да, — похоже, скаут тоже открыл карту. — Ближе к городу небольшая гостиница для дальнобойщиков.

— Ага, я тоже обратил на неё внимание. И мне она не нравится.

— Думаешь, нас там будут ждать копы?

— Ни о чём я уже не думаю, — это было чистейшей правдой: я измучился до полного безразличия к собственной судьбе. — Только о том, что там можно найти бутылку воды и помыться. А что будет дальше — решим.

— Справедливо, — Эрвин заохал, шумно отрыгнул и с чудовищными звуками ревущего тираннозавра изверг выпитую воду.

— Понеслась, — я отодвинулся ещё дальше, борясь с желанием язвительно заметить: «Я же говорил».

Снова звуки тираннозавра.

— Что ж я наделал?..

И опять.

«Замечательно. Только этого, блядь, нам и не хватало».

— Маки! Почему ты не остановил меня?

— Что?! — я чуть не лопнул от ярости. — Да как ты смеешь!? Как ты вообще смеешь меня в этом обвинять!?

Я прыгал вокруг блюющего напарника и орал как резаный, высказывая всё, что накопилось, — будто и не было никакой усталости.

— Семнадцать километров, пиздец, — простонал напарник, когда я закончил и упал в траву рядом с ним. — Я не переживу.

— Соберись, солдат, — слова давались с большим трудом: я не столько говорил, сколько хрипел и скрипел. Голос бился о пересохшую глотку и застревал в мерзкой вязкой слюне. — Бывало и хуже.

— Неа, — возразил Эрвин, поднявшись и ощупывая живот. — У меня — не бывало.

Снова напряжённый и сосредоточенный бег. Тело превратилось в механизм и силы уже, казалось, не были нужны — знай себе перебирай ногами на автомате. Вдох в два приёма, затем выдох в три, левой-правой, левой-правой.

Посовещавшись во время одного из привалов, мы решили не срезать путь до гостиницы, а бежать прямо к трассе: двигаться по обочине было бы всяко легче и приятнее, чем скакать по холмам, кустам и оврагам.

Эрвин постоянно останавливался: беднягу жутко чистило, и по-хорошему его стоило бы пожалеть, но для этого я был слишком зол на идиота, который не прислушался ко мне и пошёл на поводу сиюминутного желания.

— Я не вынесу этого, господи, — бормотал он, сбивая самому себе дыхание, — я просто, блядь, этого не вынесу.

Вскоре небо посветлело и показался периметр — ограждение из зелёного пластика, отделяющее от остального мира коридор шириной в пару километров, в самом центре которого пролегала седьмая магистраль.

Её охраняли, как государственную границу: стену и широкую контрольно-следовую полосу за ней освещали сотни прожекторов, то и дело пролетали патрульные дроны с оружием — и не какой-нибудь нелетальной ерундой, а огнестрелом и ракетами.

Перейти через магистраль можно было лишь в низинах, где весь комплекс отрывался от земли и какое-то время вёл по высоким эстакадам. Но и через эти участки удалось бы пройти только будучи зеброй или бородавочником. К людям же очень часто возникали вопросы — взрывчатые или огнестрельные. Корп крайне внимательно относился к торговым путям и не доверял местным жителям, которые периодически задумывались, а почему бы не пустить поезд под откос или заставить водителей пары-тройки машин поделиться содержимым контейнеров.

Тут, на фронтире, бои никогда не прекращались полностью, лишь затихая на то время, пока не появлялась очередная непуганая банда.

Бег действительно давался легче — земля ровная, без резких подъёмов и вездесущего буша, знай себе отмахивай километр за километром, однако проще не стало, поскольку силы были на исходе, а жажда причиняла почти физическую боль.

— О! — выдавил я из себя, когда увидел впереди небольшую бетонную площадку с серой дверью технического прохода. — О!..

— А! — Эрвин, которого уже откровенно шатало, тоже не смог произнести ничего членораздельного. — А! А-а-а!

— Ага! — радость придала сил, и мы помчались наперегонки, а затем рухнули возле стены, тяжело дыша. Темнота в моих глазах пульсировала красным, а ржавый привкус на языке требовал сейчас же его смыть. Индикатор энергии после забега опустился почти до нуля: тонюсенькая багровая полоска на самом дне стилизованной батарейки. Совсем немного — и мой организм начнёт переваривать сам себя.

— Господи… Господи… — причитал скаут, лежавший справа от меня. — Я просто… Господи… — его опять вывернуло, но у бедняги не осталось даже желчи. Что ж, я предупреждал. В том, что он усугубил собственное обезвоживание, нет никакой моей вины.

Полежав несколько минут и приведя дыхание в порядок, я поднялся на дрожащие ноги и, кое-как переставляя конечности, подошёл ко входу. Над ним в дополнение к фонарям и прожекторам загорелась маленькая белая лампочка — сработал датчик движения.