За окном пролетали секции стены, красный песок контрольно-следовой полосы, километровые столбы и заброшенные придорожные забегаловки. Под зеркалом заднего вида болтался целый ворох всякой всячины — остро пахнущий мешочек кофейных зёрен, какие-то деревяшки и бусины, вымпел футбольной команды… Останки личности, которой больше не было.
Эрвин жадно пил украденную в баре воду и отвратительно чавкал шоколадными батончиками, кидая бумажки прямо на пол машины.
То ли из-за переутомления, то ли из-за стресса, то ли из-за всего вместе меня не отпускало ощущение нереальности происходящего. Того, что стало с Руди и остальными, просто не должно было случиться, настолько это было чудовищно, несправедливо и нелогично.
— Зачем ты убил их? — я взял холодную бутылку, покрытую капельками воды, и свернул крышку, но не смог заставить себя попить.
— Не задавай тупых вопросов, Маки. Да и мы не так далеко отъехали, чтобы устраивать разборки.
— Нет, — настоял я. — Ты ответишь мне сейчас.
— Потому что он негр! — Эрвин закатил глаза так, будто битый час объяснял мне что-то очевидное. — И он, и его племянничек.
— Серьёзно? — воскликнул я. — Это и есть твоя причина?
— Да! И, по-моему, её более чем достаточно.
— Но так же нельзя, — мои зубы сжались, на щеках заходили желваки. — Он помог нам. Он же хороший человек… Был. Был! Блядь! — я схватился за голову. — Ты хоть представляешь, что натворил?!
— Отлично представляю, — ухмыльнулся скаут. — Но не понимаю, почему ты так себя ведёшь. Негром больше, негром меньше — тебе-то какая разница?
Глубокий вдох.
Глубокий выдох.
— Останови машину.
— Пойдёшь пешком? — хихикнул напарник.
— Останови. Машину, — отчеканил я и добавил: — Сейчас же.
Эрвин пожал плечами и свернул к обочине, когда подвернулся подходящий парковочный карман. Мы выбрались из тёплого салона в прохладное летнее утро и отошли в сторону, на небольшую лужайку, поросшую стелющейся колючей травой.
Напарник довольно скалился — чувствовал, к чему всё идёт.
— Значит, потому что негр? — спросил я.
— Ага, — кивнул скаут. — Маки, не тупи и не трать наше время. Он негр, мы белые. Мы люди, они отвратительные, мерзкие и коварные отродья. Ты что, забыл тех мелких пиздюков, которые кидались в нас камнями?
— Это другое!
— Для тебя может быть, а для меня нет. Все они жестокие ублюдки, которые ненавидят белых. Удивлён, что ты забыл об этом. И этот… Руди. Он ведь такой же, как ты этого не видишь? Скользкий, мерзкий, лебезящий, видящий, что мы слабы, но даже так боящийся открыто напасть и вонзить нож в спину! Простите, господин капитан, что разбиваю ваши розовые очки.
— Какие очки?.. Какой?.. Что ты вообще, блядь, несёшь?! Ты больной! — выплюнул я сквозь крепко стиснутые зубы.
Скаут скривился:
— Ой, тоже мне экстренные новости.
Я схватился за переносицу и сосчитал до пяти.
— Знаешь, как бы там ни было… — сказал я, когда более-менее успокоился. — Ты стоишь в его одежде, ты пил его воду, ты ел его еду. Помог бы он тебе, если бы был жестоким ублюдком?
Эрвин отмахнулся:
— Ну конечно. Добренький чёрный пригласил двух несчастных белых в свой пряничный домик, накормил сладостями и предложил сесть на лопату. Да, на мне его одежда, и что с того? Мне надо было расцеловать того старого козла?.. Если чёрный не наебал тебя ни в чём, то значит просто не успел! Знаешь, я по-прежнему не понимаю, почему мы сейчас тратим время на этот разговор. Их убил я, твои руки чисты. Поехали дальше, а?
— Ты действительно не понимаешь, что сделал? — у меня по спине побежали мурашки от осознания, что сейчас я говорю не с обычным, пусть и немного эпатажным Эрвином, а с полнейшим психопатом.
— Бла-бла-бла. Заебал. Всё я понимаю. Это у тебя, похоже, что-то в башке переклинило, если ты меня не слышишь. Давай по существу: я озвучил причину, по которой удавил тех двух мразей и их помощничков. Что дальше?
По выделенке с шелестом и гулом проносились беспилотные серебристые фуры, вдалеке размеренно стучали на стыках рельс колёса поездов, и я как никогда остро почувствовал, что сейчас мы с Эрвином единственные живые люди на много километров вокруг.
Метнувшись вперёд со всей возможной скоростью, я попытался схватить напарника за глотку, но тот ждал нападения и увернулся. Впрочем, это не особенно ему помогло: да, я словил удар под дых, но быстро оправился, после чего сгрёб Эрвина в охапку, поставил подножку и опрокинул на траву, а сам навалился сверху и принялся осыпать психопата градом ударов, с наслаждением слушая его вопли и просьбы прекратить.
Я молотил его по голове и горлу до тех пор, пока правый кулак не онемел, а крики скаута не превратились в один длинный и слабый хрип.
— Больной! Мудак! Ты! Никого! Никогда! Не убьёшь! Без моей! Команды!.. Понял?! Никого! Никогда! Понял, сука?!
В ответ прозвучал лишь нечленораздельный полухрип-полустон.
— Не слышу! — ещё один удар — и мою руку от кисти до плеча прострелила боль.
— Понял… Я понял, — просипел Эрвин. В его горле что-то клокотало и хлюпало. — Не надо… Пожалуйста.