То, что растет

Я ознакомилась с вашим творчеством. Вы ведь не хотите знать мое мнение о том, показалось ли оно мне достойным или нет, поэтому я не стану распространяться по этому поводу. На основе тех ваших произведений, которые я прочитала, а также благодаря исследованию вашего книжного шкафа, я делаю вывод, что вы сами часто задаете себе этот вопрос: «Хорошо ли я пишу?» Как я уже сказала, я не дам вам ответ, однако я хотела бы поблагодарить вас за то, что в своих последних произведениях вы не злоупотребляете сновидениями. Ничто не вызывает у меня такого желания закатить глаза, как описания снов, втиснутые в повествование, за исключением тех снов, которые действительно играют важную роль в сюжете, теме произведения или его общей эстетической составляющей. Сны – это клише, которое чаще всего ассоциируется с художественной литературой, в особенности с научной фантастикой, фэнтези, ужасами, и это не совсем справедливо. Да, в литературе и фильмах ужасов можно найти бесконечное число примеров сцен сна, которые были включены лишь для того, чтобы напугать или создать зловещую, гнетущую или таинственную атмосферу, видимо, другими приемами автор не смог или не захотел добиться желаемого эффекта. Такая заслуженная критика чаще всего касается произведений в жанре ужасов, что обычно далеки от звания настоящего искусства. Несправедливым является недостаток критики в адрес авторов бестселлеров и «большой литературы», которые точно так же, особенно не напрягая воображения, прибегают к долгим описаниям сновидений, чтобы скрыть пустоту своего творения. И это происходит постоянно. Даже ваш любимый Роберто Боланьо использовал данный прием в романе

«2666», но, по крайней мере, он описывал сны красиво. Как мне кажется, проблема использования сна становится все острее. Что касается писателей двадцать первого века, особенно американских, ничто не кричит так явно о том, что автор заплатил кучу денег за высшее литературное образование, как бессмысленные сцены снов, в которых неестественное самокопание кажется еще более утомительным из-за наивных отсылок к Юнгу и обязательно присутствует неубранная постель, стакан кислого молока и/или горящее дерево (в следующий раз, когда окажетесь в книжном [в интернет-магазине или в обычном], посчитайте, сколько там книг с горящим деревом на обложке…) за окном спальни, которое нельзя увидеть, но можно почувствовать

. По правде говоря, описанный мною сон намного интереснее, чем большинство типичных литературных снов, в которых раскрывается подсознание богатых и невротичных жителей больших городов (и пригородов) и которые предсказуемо демонстрируют их чувственное непостоянство. Да, я (во многом) гиперболизирую, но вы ведь понимаете, в чем суть. Я не пытаюсь заниматься каким-нибудь антиинтеллектуальным словоблудием и восхищаюсь теми, кто стремится основательно изучить писательское ремесло. Тем не менее… Мое разочарование в «большой литературе» особенно сильно в тех случаях, когда плохо написанные произведения получают полную свободу действий. В рамках более широкой дискуссии литература делится на академическую, высокохудожественную, и литературу жанровую, а причина этого разделения кроется в классовом расслоении, часто игнорируемом литературной публикой, поскольку последняя считает жанровую литературу изначально более низким искусством. Большинство (не все, здесь нельзя говорить об абсолютных показателях) студентов литературных вузов способны сами платить непомерно высокую плату за обучение и, как правило, не являются выходцами из рабочего класса. Этих студентов учат преподаватели, многие из которых происходят из такого же привилегированного сословия. По иронии судьбы, часто эти преподаватели жалуются на то, что зарплаты не соответствуют их высоким профессиональным должностям в самых лучших университетах страны, которые без зазрения совести стараются не принимать в свои стены обычных граждан. Самих этих преподавателей учили, что жанровая литература изначально более низкая (грязная жанровость сводит на нет все достоинства книги, как бы хорошо она ни была написана), им внушили, что жанровая литература несерьезна по своей сути, а все потому, что серьезные люди (те, которые при рождении получили возможность добиться впоследствии статуса «серьезного человека») не воспринимают «популярную» (если рассуждать с исторической точки зрения) литературу или литературу для немытых масс серьезно, ведь жанровые произведения не пишут

серьезные люди, и эти книги не о них. А теперь давайте выясним, кто такие антиинтеллектуалы. Из всех жанров наименее серьезным считается жанр ужасов – даже по сравнению с другими несерьезными развлекательными жанрами. (Стоит отметить, что самые худшие образцы ужасов вроде тех, которые десятилетиями плодил Голливуд, достойны критики и несерьезного отношения, особенно фильмы и книги, которые эксплуатируют мизогинию, ксенофобию, гомофобию, трансфобию, а также фантазии представителей белого привилегированного класса о том, что все остальные – монстры, подлежащие изгнанию из их окружения; и все же ужасы – далеко не единственный жанр, творцов которого можно было бы упрекнуть в перечисленных выше грехах, однако, возможно, это единственный жанр, что был навсегда и безоговорочно проклят деятелями мейнстрима из-за самых худших его представителей.)

Чтобы не уходить далеко от темы (а мы ведь начали со снов, не так ли?), хочу сказать, что и в вашем творчестве нашли отражение некоторые классовые проблемы: экономические трудности, с которыми сталкиваются семьи в двух ваших последних романах; закрытие фабрики по производству игрушек и увольнение всех ее сотрудников (вы знакомы с этим не понаслышке – ведь ваша семья пережила похожую проблему, когда вы были еще подростком) упоминаются сразу в нескольких ваших произведениях; в недавно написанном вами рассказе, в котором писатель стреляется во время авторских чтений, ясно показано, что герой испытывает острое чувство дискомфорта в окружении друзей и коллег из-за того, что добился более высокого уровня материального благополучия. В этом рассказе есть одна сцена, прекрасно передающая всю сложную гамму его ощущений, его стыд оттого, что он стоит в своем «зале» и открывает бутылку дорогого виски, в то время как его друг погряз в экономических трудностях. И хотя в рассказе нигде явно не упоминаются наемные выгульщики собак, но, учитывая ваше происхождение (якобы из рабочей среды) и то, что вы до сих пор работаете учителем в школе, я все же могу представить ваш дискомфорт и тяжесть классовой вины за то, что теперь у вас есть возможность платить, и вы охотно платите двадцать один доллар за каждую двадцатиминутную прогулку с вашей собакой три раза в неделю. Я ведь в чем-то права? Хм… Что ж, в дополнение ко всему сказанному хочу добавить: мне понравилось, что ваш наименее популярный роман (если судить по количеству проданных экземпляров) начинается с фразы: «Элизабет не спала». И хотя в дальнейшем в произведении вы используете мотив снов наяву (эта сцена короткая и вводится в повествование не в качестве дешевого трюка, чтобы напугать или взволновать читателя, и, по крайней мере, связана с мыслями персонажа в момент пробуждения), мне показалось, что первая фраза стала довольно смелым заявлением, дерзким предупреждением читателям о том, что отношение к естественному и сверхъестественному в книге будет одинаковым, что всякая двойственность будет вполне реальной и показанной в соответствующем ключе. Мне нравится такая постановка вопроса, и, возможно, в следующих ваших романах и рассказах (если вы еще что-нибудь напишете) вы воспользуетесь следующей идеей: «Здесь нет снов и грез. И все мечтатели однажды умрут».