Точка сборки

Сашок вечерами курил у стеклянных дверей «Макдоналдса», смотрел на Пушкинскую площадь, и Москва представлялась ему большим муравейником, в котором поковыряли палкой. У каждого здесь своя функция – и у этой идущей мимо девушки с независимо вздернутым подбородком тоже. Рабочие муравьи, муравьи-няньки, муравьи-солдаты. Они привязаны к центру муравейника, к его смыслу, к матке, несущей золотые яйца. Как, впрочем, и сама матка, обреченная на жизнь в подземельях своего замка. Сашок другой. Он ощущал себя летучим муравьем, который отправится создавать новые смыслы в новом месте. Он был самым ценным порождением этого муравейника, и все эти люди, и все его предки трудились ради Сашкиного вылета.

Великий поход продолжился в начале октября. Пришло письмо. Свободное место обнаружилось на отдаленном заповедницком кордоне Букалу в Южной Сибири, который не был отмечен на доступных Сашку картах.

От Барнаула в окне автобуса тянулась плоская земля, похожая на рязанские просторы или что-то в этом роде. Но это для нас похожая, Сашка обмануть было невозможно. Сашок глядел в окно и твердо знал, что над рязанскими просторами небо как выцветший ситец, что рязанская березка похожа на жену чужую, клен – на пьяного сторожа, а ивы – на кротких монашек. Он вглядывался в пейзаж и с радостью видел, что совпадений тут нет. Все непохоже. И кленов не видно.

Ради справедливости нужно признать, что Сашок пока слабо представлял, как шепчутся под ветром чужие жены. Но этот легко исправимый недостаток молодости не мешал первопроходцу.

Сашок не думал и не делал выводов, он чувствовал, действовал интуитивно и бессознательно, как и следует поступать, вырвавшись из пробитой родителями столичной и логичной колеи и очутившись за Уралом, на огромной территории бессознательного, где реки и горы бормочут свои названия на неведомых языках, где не проторены туристические тропинки ассоциативных связей, где еще не поставлены дорожные указатели для пытливых нейронов.

Нужный ему город стоял в предгорьях, в том месте, где ровная степная даль уже сменялась холмами, сопками. Это было похоже на тихое море, по которому идут пологие волны от далекого шторма.

От города он еще пять часов трясся в пазике и наблюдал, как земляные волны становятся все круче и круче. Склоны были расцвечены, что называется, яркими красками осени. Берешь подмосковный, точно терем расписной, лес – зеленый, золотой, багряный – и ставишь его наискосок, наклоняешь туда-сюда. Тихие задумчивые речушки вдруг начинают стремительно скакать по камням, блеклое небо набирает цвет, густеет. Уходит тягучее среднерусское томление, воздух становится суше, хочется куда-то двигаться, скакать, брать с налета ленивые города и разрушать их. Остаются за тридевять земель, в далекой Европе, княжеские дубы-колдуны, заменяясь вольными лиственницами, из земли выпирают дикие камни, и идет веселая, бодрая, радостная сибирская осень.

В Аирташе он ночевал в бесплатной гостиничке с проезжим парнем из Белокурихи, перед сном за компанию ходил вместе с ним по поселку и искал тех, кто в прошлый раз хотел обидеть этого парня. Занятие бессмысленное: парень даже не помнил, сколько их было и как они выглядели. Сашок немного боялся и не хотел, чтобы кто-нибудь находился.

На следующий день он плыл на катере с гидрологами, смотрел, как в определенных точках в озеро опускают диск Секки, определяя прозрачность воды. Вода была очень прозрачная. А еще через день его оформили на работу.

В заповедницкой заежке, где временно он поселился, Сашок встретил себе подобных, тех самых летучих муравьев, из-за которых были заняты все ставки лесников на охраняемых природных территориях от острова Врангеля, торчащего мурашкой в Чукотском море, до колдовского Мурмана.

Два молодых человека – один из Саратова, другой из Киева – сидели друг напротив друга на полу, перед ними был казанок с нагретым на печке горохом. Они по очереди ударяли в горячую крупу пальцами. Через год таких тренировок, если их не прерывать и не отвлекаться на более интересные вещи, пальцами можно легко пробить горло любому противнику. Кстати, с такими пальцами гораздо легче учиться играть на гитаре – не так больно зажимать струны.

Третий из них, питерский, лежал на кровати и читал «Чжуд-ши» – средневековый тибетский трактат о лечении различных болезней. Читающий делился с остальными новыми знаниями.

– Болезни костей, – высоким молодым голосом говорил он, – дрег и рканг-бам. Болезни, проникающие внутрь и наружу, – болезни бад-кан смуг-по, дму, ор, скйа-рбаб, гчон, шесть видов жара, грамс-па, кхругс-па, римс, брум-бу и лхог-па.

Книги занимали в этом мужском общежитии довольно много места. Сашок расстелил на одной из кроватей спальник, взялся за потрепанную «Тайную доктрину» Блаватской, но моментально и счастливо уснул и очнулся так же счастливо и моментально от запаха жареной картошки.