Точка сингулярности

На этот раз слова были другими. Когда в достаточной мере промокнув, проветрившись и успокоившись, Редькин ввалился в квартиру, Маринка спросила:

— Что так долго?

— Час, как обычно.

— Промок же весь.

— А, ерунда.

— Кто там был?

— Практически никого. Юлька только. И та ушла почти сразу.

— Ладно, — сказала Маринка, — пошли чай пить.

«А ещё говорят, женщины всегда все чувствуют!» — невольно подумал Тимофей.

Но когда легли в постель и уже погасили свет, он понял, что сильно недооценил женское чутье своей супруги. Та вдруг прижалась порывисто всем телом и зашептала:

— Ты совсем не хочешь меня?

— Почему? — спросил он глупо.

— Потому что я тебе надоела.

— Что за чушь?! Никогда ты мне не надоедала. Это я тебе надоел.

— А вот и неправда.

Маринка прижалась ещё теснее и скользнула быстрой ладошкой от коленки Тимофея вверх к паху…

Было совсем темно. Он представлял себе чумовую девицу с бульвара, ловил губами Маринкин рот и чувствовал, что хочет, действительно хочет, безумно хочет — всего и много, как двадцать лет назад.

Он был неистов в эту ночь. Как и она, впрочем.

После первого раза супруги решили выпить. В холодильнике, по счастью, обнаружилась бутылка анжуйского сухого вина. В юности они очень любили трескать в постели именно сухенькое. Анжуйское тогда никому и не снилось, но вазисубани или, как они любили говорить, «Вася с Кубани» — тоже было неплохо. Под шоколад и апельсины. Апельсинов в доме не оказалось, зато нашлись фисташки и мармелад. Они оба помолодели, как в сказке, и не нужно стало никаких слов, никаких объяснений. Одни лишь ласки, ласки и ласки — язык тела.

Их сморило только под утро. А Вера Афанасьевна вставала ночью, около четырех, чтобы выпить лекарство, и долго с недоумением смотрела на закрытую стеклянную дверь в комнату дочери и зятя, за которой горел свет. Но постучаться не решилась. И правильно.

Глава десятая. Когда в году всего четыре дня

На следующий день в Москве резко похолодало. В конце ноября это вполне нормально. Просто когда ещё ночью идет дождь, а утром просыпаешься и за окном минус десять, то печальные бело-красные «рафики» только и успевает, что объезжать сердечников, свалившихся с острыми приступами, а другие бригады врачей без устали собирает кровавую жатву на дорогах, ведь по хорошей гололедице не каждый водитель умеет ездить грамотно, да и самый ушлый профессионал далеко не всегда сможет помочь себе и товарищу, если товарищ этот летит юзом прямо в лоб. В общем, ночка выдалась славная и по данным «Дорожного патруля», и по личным ощущениям Тимофея и его семейства. Вере Афанасьевне было плохо, а бестолковый Верунчик не мог полностью взять на себя простуженную Дашеньку. Короче, уже в семь утра (а уснули в четыре) пришлось растолкать Маринку, и можно себе представить в каком она пребывала физическом и психологическом состоянии.

Редькину было ещё тяжелее. От любви тоже случается похмелье, да ещё какое. Физически ощутимое воспоминание о двух женщинах за одну ночь — это нелегко, особенно когда впервые и когда ни с той, ни с другой нельзя своей бедой поделиться. А тут еще, как водится, начались звонки.

Право открытия дикого телефонного марафона узурпировал Майкл в нетипичной для себя час — девять утра. Это уже само по себе не к добру. Рассказывать о делах среди ночи — нормально, но утром… Оказалось, он просто ещё не ложился, как раз заканчивал ужинать и перед тем, как часиков на шесть прикорнуть, не мог не поделиться с Редькиным последними новостями. Информация-то была любопытная. Но Тимофей половины не понял.

Вербицкий уже по уши влез в свою героиновую мафию. Подпольного наркобарона, а официально гендиректора крупной трастовой компании Мусу Джалаева ласково звал Мусиком и делал на него ставку. Зачем-то счел нужным оставить Редькину даже телефон этого кровопийцы. Потом сообщил, что уже «провесил» торговый наркомаршрут от Польши до Непала и там нащупал крайне любопытных персонажей.

— Что, — полюбопытствовал Редькин, — опять старый фокус с наркотиками в детских гробиках?

— Да нет, — сказал Майкл, — там поинтереснее будет. Перевозят в ритуальных предметах. Никто же не знает, как эта трихомудия должна выглядеть. Тибетская секта. Не хухры-мухры!

Тимофей присвистнул. Мало того, что треп Калькиса оказался не совсем пустым, так ведь Эдмонда Меукова удавалось теперь связать с автомобильным сервисом и реэкспортом «Жигулей» — через наркотики. Кто бы мог подумать?! Хотя с другой стороны, ничего удивительного.

Под конец Майкл небрежно сообщил, что сумма, объявленная к выплате, приближается едва ли не к ста тысячам. Редькин благоразумно промолчал, не любопытствуя, сколько именно с этих денег, причитается ему. В сущности, он и на две с половиной был согласен. С какой стати больше? Моральный ущерб? В нашей стране ещё не освоили такого понятия. Здесь деньги платят только за работу или за ответственность. На Вербицкого Редькин не работает, а ответственность с ним делить принципиально не хочет — на Колыме пожить он всегда успеет. Без посторонней помощи.