Токио

Старший лейтенант Татлин через полгода повесился в своем подъезде на лестничной клетке, где квартиру только что получил. На совещании Яровский по сейфу стучал:

– Тоже слабовольный. Как у нас здесь некоторые. Жена служит прапорщицей в саперном полку. Она, тварь, даже не вышла. Милиция соседей начала опрашивать, те говорят: «Вроде вот из этой квартиры». Тогда только открыла, когда ей позвонили. Тогда только выяснили, кто висит! Нет, это дебил, а не человек! Разве можно из-за бабы вешаться? Потому что в армии, вашу в печень мать, одни дебилы остались! Гуляла она у него с этим… как его?.. У нас в 3 роте был, перевелся вот. Подпольная кличка Падло. Вот эта сука триперная. Как его фамилия?

…В Грозном на консервном заводе Татлин увидел у побежавшего спецназовца, поднявшегося в атаку, надпись крупными буквами на спине: «Прости нас, Господи!» Он тогда подумал: «Вот это действительно!» Поднялся во весь рост и повел бойцов в атаку.

3.

Степь. Поле бескрайнее. Я не думал, что это такое завораживающее зрелище. Необъятный простор. Холмы в снегах. Лишь одинокое кривое дерево. Одинокая птица в небе.

– А летом здесь ковыль загорается сразу. Летом здесь строго полдня стреляют, а полдня тушат… – поворачиваясь спиной к ветру, улыбнулся лейтенант по прозвищу Бардельера.

Солдат согнали в овраг. Они надевают каски поверх ушанок. Накидывают через голову бронежилеты, застегивают липкой лентой на животе. Садятся в снег под наблюдательной вышкой. В бушлатах песочного цвета. На мачте поменяли флаги, предупреждая о начале стрельб.

– Ты на автозаводе работал? – Бардельера толкнул меня в грудь. – Вот ты мне объясни. Отчего это зависит? Одну возьмешь, и она бегает, хоть бы что. А другая через месяц сыпаться начинает.

– Отчего зависит? – я шмыгнул носом. – Зависит от замеса. Чья смена стояла.

– То есть как повезет?

Ветер насквозь продувает бушлат. Ощущение, что голый стоишь. Лейтенант Чекалов прячется за щитом, опустил веки с инеем на ресницах. Вздрогнул от неожиданно раздавшихся выстрелов, посмотрел в даль. Туда, где едва различима была линия горизонта, разделявшая белую степь и белое небо.

– Чикатило проснулся! – засмеялись курившие офицеры. – Ему только поляна с ништяками начала сниться, а тут война какая-то.

Все прячут лица в поднятые воротники бушлатов. Переступают на месте с ноги на ногу, но пальцев в берцах все равно не чувствуют.

– Бардельера, слышишь?

– А? – потерев нос, Вова вопросительно поднял брови.

– Нормальные люди сейчас дома водку пьют.

– Я знаю.

За холмами, на которых чернеет лес, гремят взрывы. Танки стреляют на директрисе. Во время ночных стрельб в городке всю ночь окна звенят.

– Раньше мы вон с Соколиной горки спецбоеприпасом стреляли… – показал рукой в меховой рукавице седой прапорщик.

– Мы в Германии тоже, но мы тогда по три штуки сразу. В каждом дивизионе по одному выстрелу. А он ведь приходит в контейнере с шифрозамком. Два формуляра положено вместе с ним. На контейнер и на сам заряд. А когда его открываешь, он там лежит весь хомутами застегнут, и на каждом из них тоже шифрозамок.

– Ноги! – донес ветер крик Сапзалиева, обращенный к бойцу, изготовившемуся к стрельбе.

Он пинал лежавшего на расстеленной плащ-палатке солдата, заставляя его широко раздвинуть ноги и прижать пятки к земле.

Раздались трескучие выстрелы. Ворохом вылетевшие гильзы заплевали сугроб.

– Слышали новости? Разведчики танкового полка отмечали день рождения. Избили шесть дагов. Потом те собрались с разных частей человек сто и пришли к ним. А они у себя в казарме забаррикадировались. Дежурный по части выстрелил в потолок. Ему табуреткой башку разбили.

– И что теперь будет? – я выпил водку и поморщился.

– Ничего, как обычно. Скроют вообще, что был такой случай. Скажут, что разведчики сами виноваты. Хотя, если бы наши были, то наших бы засудили.

– Почему?

– Видишь вон ту горку? Там раньше кайфовый дисбат был. Там мордой в очко окунали, фотографировали и грозили, что на родину отошлют. А сейчас он с ними в клубе встречается. Просит их, чтобы они себя хорошо вели.

– Кто?

– Генерал.

Прогнав через рубеж солдат, пошли стрелять офицеры по желанию. По протоптанной тропинке, тяжело переваливаясь, прошел Ваня в огромных валенках. В одной руке держа автомат, в другой нес два подсумка с полными магазинами.

Стоя, стал поливать длинными очередями. Справа от него, как пчелы, роились вылетавшие гильзы. Перезаряжая, отстегивал пустые магазины и бросал себе под ноги.

– Пленка по городку ходит про Чечню. Не видели? – морщась, передавая стакан, осипшим голосом спросил Бардельера. – Кто мне давал? Или жена приносила? Не помню. Короче, сидит пьяный майор в палатке с гитарой. Полные дрова. Исполняет лирический романс «Выхожу один я на дорогу…». А на шее на проволоке чьи-то отрезанные уши висят.

Несколько солдат ковыряются в снегу, собирают гильзы. Ссыпают в пустые цинки. Весь батальон построенный на холодном ветру терпеливо ждет их.

– Зачем они их собирают? – в недоумении спросил я, возвращая консервную банку.