Толкиен. Мир чудотворца

Онты возникают из небытия будто в укор нолдор, канувшим в небытие по вине сбившего их с пути истинного лжепророка Феанора: их поход на Изенгард — во имя всеобщей свободы для Средиземья, избавления от злых колдовских чар, наложивших скверну на все сущее, в том числе и на деревья. Это поход во имя возрождения мира, тем более что возрождать его в борьбе собрались не кто–нибудь, а древнейшие обитатели этого самого мира — те, что восстали против распространения зла, осевшего в Мордоре и Изенгарде, и — добавил бы за нас Толкиен — прогресса.

Страсти постепенно накаляются, но Толкиен время от времени разряжает чересчур напряженную обстановку, сложившуюся на огромной сцене, где разыгрывается величайшая трагедия времени. К примеру, время от времени, подобно dei ex machina

(77), появляются орлы, чтобы выручить попавших в беду героев. Так случается с Гэндальфом, на выручку которому всегда спешит Повелитель Ветров Гваигир:

«И прилетел Гваигир–Ветробой; он меня поднял и понес неведомо куда. — Ты поистине друг в беде, а я — твое вечное бремя… — Был ты когда–то бременем… но нынче ты не таков. Лебединое перышко несу я в своих когтях. Солнечные лучи пронизывают тебя».

Орел по–своему ощущает разительную перемену, духовную и физическую, произошедшую с Гэндальфом: тот стал воздушным и более духовным. В другой раз там же, во «Властелине Колец» Гваигир выручает хоббитов, затерявшихся на Огнедышащей Горе. Гваигир — потомок Торондора, который много–много лун тому назад, в «Сильмариллионе», спас Лучиэнь и Берена, вырвав их из когтей Моргота. Точно так же и в «Хоббите» орлы прилетают на помощь Бильбо и тринадцати гномам.

У нас еще будет время поговорить о символическом значении орла, а пока следует отметить только, что орлы играют далеко не последнюю роль в мире Толкиена, точнее, в его истории, нередко меняя ее неумолимый ход. И тут мы вправе спросить, почему орлы не вмешиваются в этот самый ход истории еще чаще, дабы ускорить его? Ведь они могли бы без лишних проволочек переправить Фродо прямиком к клокочущему жерлу зловещей Горы, избавив наконец мир от неисчислимых бед. Но Гваигир этого не сделал — и Фродо, Сэму и товарищам, чтобы уничтожить Кольцо, приходится преодолевать всевозможные испытания, ощущая рядом присутствие вездесущего Ужаса. Интересно, задавал ли хоть один читатель такой вопрос самому Толкиену?

Как бы то ни было, Хэмфри Карпентер в «Биографии Толкиена» сообщает, что однажды, в 1950–х годах, кто–то из издателей предложил адаптировать, вернее, сократить объем произведений Толкиена, изменив образ действия и взаимоотношения героев в пространстве повествования, буквально переложив значительную часть их духовного бремени, да и самих героев, на крылья орлов! Нетрудно себе представить, что подобная адаптация разрушила бы порядок и размеренность повествования даже во «Властелине Колец»: в таком случае не было бы никаких странствий, поскольку интрига завершилась бы, едва начавшись, — буквально с несколькими взмахами орлиных крыльев. Вот почему орлы возникают в сюжетах Толкиена не так часто, как, быть может, хотелось бы, — лишь в самые критические мгновения, когда их присутствие не только необходимо, но и оправдано, чтобы вывести повествование на более высокий уровень.

В мире Толкиена существует еще одна форма странствий — погоня. В начале «Двух Твердынь» мы становимся очевидцами самой настоящей гонки с преследованием. В роли преследуемых здесь выступают орки, на сей раз удивительно проворные и ловкие, а в роли преследователей — несравненные сыны разных племен, вооруженные каждый своим излюбленным оружием: Арагорн–человек и вооружен мечом; Гимли — гном, ни на миг не расстающийся со своею секирой; Леголас — эльф–лучник. Троим отважным героям предстоит преодолеть, как мы потом узнаем, сорок пять лиг — сто восемьдесят километров — за каких–нибудь четыре дня. Правда, для этого им приходится изрядно попотеть, особенно Гимли. Эльфу Леголасу не привыкать: он легок и быстр как ветер; Арагорн тоже не лыком шит: как–никак лучший из следопытов. А вот Гимли то и дело вопрошает, а не собираются ли орки сделать привал; потом начинает тревожиться, а не собьются ли они со следа в ночной тьме. Затем он говорит, что ноги его бежали бы куда быстрее, будь у него на душе не так тяжело.

И тут становится очевидной оборотная сторона странствий, далеко не самая привлекательная (как, впрочем, и в случае жуткого перехода Сэма и Фродо через Мордор в компании с Горлумом, когда путниками мешает продвигаться вперед некая незримая сила). Как подмечает Толкиен, гномы крепки как скала и в труде, и в скитаниях, но нескончаемая гонка изматывает до предела, тем более что надежда вызволить двух друзей–хоббитов из орочьих лап тает прямо на глазах. Пожалуй, один только Леголас сохраняет бодрость духа и тела; к тому же, только он и может в буквальном смысле спать на ходу — «забываться сном, недоступным людям или гномам, — эльфийским мечтанием о нездешних краях».