Только никому не говори. Сборник

— Всего лишь одна, зато не просто новость, а прямо-таки драгоценность. — Меня не интересовал сейчас художник — я не спускал глаз с Анюты: она глядела исподлобья, хмуро и недоброжелательно. — Наш юный друг, — я кивнул на Петю, — занимался в эти дни французской историей. Интересные дела творились в этом королевстве при Филиппе II Августе.

— При ком? — недоверчиво переспросил Дмитрий Алексеевич, словно не веря ушам своим.

— XII век: мрачное средневековье, феодальная раздробленность, слабые еще правители по крохам собирали прекрасную Францию, — я выдержал паузу. — И представьте себе, именно тогда, восемьсот лет назад, случилось событие, имеющее связь с безумием Павла Матвеевича.

Среди моих слушателей произошло движение: у Вертера, как мы говорили в детстве, отвисла челюсть; Дмитрий Алексеевич всем телом подался вперед, выражая нетерпеливое ожидание; Анюта мгновенно выпрямилась, голубые глаза сверкнули тревогой.

— Иван Арсеньевич! — воскликнул художник. — Все это непонятно, конечно, но… Если вы догадались о тайне Павла, то, может быть, догадываетесь и кто убийца?

— Не догадываюсь, а знаю.

— Так кто же?

— Потерпите немного. В сущности, меня по-настоящему волнует только один момент, я должен его выяснить… Собственно, я пришел посидеть в погребе, с вашего позволения, — я вопросительно взглянул на Анюту, она кивнула нехотя. — Ну и просто поговорить, уточнить…

— Но послушайте! Неужели какой-то французский Филипп Август… чем он вообще знаменит-то? Все, что до «Трех мушкетеров», для меня в тумане… Нет, серьезно, в истории Франции вы нашли ключ к разгадке преступления?

— Да. Разумеется, помогли еще кое-какие обстоятельства. Например, история создания одного портрета…

— Моего? Вы знаете, где он?

— Он, по-видимому, увезен… далеко, за две тыщи километров… ну, что еще?

— А вот что еще, — Анюта тяжело глядела на меня. — Вот этот вот мальчик, который букеты кому-то дарил, а?

— Да, Петр, объяснись, наконец. Давай до конца выясним твои отношения с убитой.

— Да не было у нас никаких отношений! — заорал он в панике.

— Не было? — заговорила Анюта низким вздрагивающим голосом. — Букеты… билеты! Ты взял в ту среду у Маруси билеты? Признавайся!

— Какие еще билеты? — удивился художник.

— Да это уже неважно, Дмитрий Алексеевич, — начал я, но Анюта перебила:

— А для меня важно!

— Ладно, ладно… — сказал я рассеянно. — Помните, Дмитрий Алексеевич, сияющую, как вы выразились, весну Боттичелли? В то воскресенье Петя привез Марусе билеты по русскому языку, которые он выпросил у одного первокурсника, ну, по ним вроде бы на экзаменах спрашивают. Так вот, именно к среде она обещала их переписать, и Петя явился за ними. После этого билеты с дачи исчезли. Но сначала объяснимся с букетами. Ты дарил Наташе Ростовой нарциссы?

— Ну и что? Мне Елена Ивановна поручила, наша литераторша, от имени класса преподнести. Можете у нее спросить, если не верите!

— Возникнет надобность — спросим, — разговор все больше начинал занимать меня. — Не волнуйся так. Маруся тебя поцеловала. Почему ты мне об этом ничего не сказал?

— Не придал значения.

— Мальчик, не морочь мне голову!

Петя покраснел и отвел взгляд.

— Ну придал, придал. Слишком большое значение. Ну дурак! И не я один: все ребята решили, что она за мной бегает, когда ей вдруг вздумалось в университет со мной готовиться.

— Так она бегала или не бегала?

— Вы же знаете, — прошептал он.

— Знаю, не знаю… вы тут столько понакрутили… Расскажи для Анюты. Она этим очень интересуется. Правда, Анюта?

— Да, интересуюсь!

— Ну, Петя? Что произошло, когда вы с Марусей венки в лесу плели? (Он молчал.) Не стесняйся! Здесь, как и в палате, все свои.

— Ну… я хотел ее поцеловать, а она выдала мне по шее.

— И что сказала при этом?

— Иван Арсеньевич!

— Что сказала?

Петя вздохнул:

— Что я кретин.

— А еще?

— «Кому ты нужен! Я люблю человека, до которого вам всем, как до неба», — вот что она сказала, и отстаньте от меня.

— Слышали, Анюта? Вы удовлетворены?

— Нет. Куда он дел экзаменационные билеты?

— Он их порвал.

— Значит, он виделся в ту среду с Марусей?

— Виделся. С убитой Марусей. Он видел ее труп в светелке на диване. Более того, он видел ее в вашем погребе в гнилой картошке. (Анюта в ужасе глядела на меня.) Вы начинаете кое-что понимать? — спросил я с болью.

— Иван Арсеньевич! — решительно вмешался художник. — Мне не нравится ваш тон, я предупреждал. Давайте передохнем. Анюта, пошли чай приготовим, а?

Он подал ей руку, помог встать, она двигалась машинально — кукла-марионетка, — глаза потухли, и взгляд, как прежде, как в первую нашу встречу, был устремлен в пустоту. Ну и пусть! Я должен знать!

Дмитрий Алексеевич ходил в дом и обратно, принося чайную посуду, сахар, варенье и так далее… она не появлялась. Наконец был разлит чай, крепкий и душистый. Мы ждали, она подошла с блюдечком малины. За столом царила, если можно так выразиться, нервная тишина.

— Дмитрий Алексеевич, — сказал я, наспех покончив со своей порцией, — теперь вы позволите мне поговорить с Анютой? Поверьте, для меня это очень важно.