Только раз бывают в жизни встречи

Англия начала девятнадцатого века. Мужской костюм изобилует вычурностями, пестротой, излишне приукрашен. Джентльмены одеты вразнобой: один – вульгарен, второй – аляповат, третий – декоративен не в меру. А иногда встречаются, заметные и сквозь густой туман Альбиона, яркие попугаи. Но и такая экзотическая птица не была пределом безвкусицы. Наряжались в костюмы, напоминающие по цвету адское пламя или северное сияние. На одеждах были густо налеплены побрякушки, а поверху мужчины красовался напомаженный парик. Наряд вопил: «Вот я какой!» Голосил: «Я пришёл! Посмотрите на меня!» Одним словом, кич, хаос, анархия.

Любопытное совпадение: в моде, как и в политике, анархию зачастую сменяет монархия. В английскую моду пришёл Творец, воссоздавший порядок из хаоса…

Хотел я написать: «Вот сошёл на Альбион//Бог прекрасный Аполлон». И красиво бы прозвучало. Но скажи молодому человеку – Аполлон, тут же представит он себе – Бельведерского. А фиговый листочек нацепить на причинное место – много ума не надо. Поэтому оставим Аполлона Бельведерского в покое. Да и куда ему тягаться! Человек, ставший надолго эталоном моды и «арбитром моды», красотой, ростом и количеством одежд превзошёл древнегреческого бога.

Джордж Браммел!130 Гений, который личным примером изменил и организовал мужскую моду. Он явил собою то, что Маркс назвал бы диктатурой стиля, Бабель – тиранией вкуса, Бодлер – доктриной элегантности.

«Красавчик Браммел» привнёс и установил в английской моде свои нормы и правила. Его кредо: основа элегантности – единство. Единство невозможно без чистоты, гармонии и относительной простоты.

Но простота не должна противоречить гармонии, а гармония – чистоте: иначе не добьёшься элегантности, которая рождается из таинственного союза трёх главных вышеозначенных ценностей. И, наконец, Браммел вывел уже известное нам правило: небрежность в одежде равносильна нравственному самоубийству. Что же представляла собой философская «выкройка» успеха? Костюм «премьера министра элегантности» был деликатен. Его отличали благородная сдержанность и изящная скромность. Не было места для побрякушек и пестроты. Доминировал один преобладающий цвет, который «обслуживали» и оттеняли остальные цвета, в свою очередь основной спокойный цвет смягчал все прочие. С первого взгляда костюм лондонского денди Number One не казался ничем особенным и не впечатлял, но, приглядевшись, глаз было уже не оторвать.

Помимо прочего, Браммел утвердил в моде строгий чёрный костюм с белым галстуком. Который доныне (!) считается деловой и официальной формой мужской одежды.

Браммел стал кумиром и туманного Альбиона, и всей Европы. Ему поклонялись. Ему подражали. О нём писали.

Денди-Уайльд вывел формулу: «Человек или сам должен быть произведением искусства, или быть одетым в произведение искусства».

Браммел совмещал оба эти требования. Денди-Байрон установил своеобразный пьедестал почёта: «Есть три великих человека моего времени: я, Наполеон и Браммел. Из нас троих Браммел самый великий».

Объясню Вам, Серкидон, относительный неуспех императора Наполеона I. А ему надменный англичанин отвёл, думается, лишь третье место. Приглядимся к Бонапарту. Что мы видим? «На нём треугольная шляпа и серый походный сюртук»131 плюс походные сапоги. Явно не денди.

Но не все французы таковы. Ой, не все! Скромное обаяния дендизма было оценено во Франции должным образом. Как грибы после дождя, подрастали французские последователи Браммела. О них и о дендизме писали мастера художественного слова. Оноре де Бальзак132

– в «Трактате об элегантности». Барбе д”Оревильи133 – в работе «О дендизме и Джордже Браммеле». Шарль Бодлер – в эссе «Художник современной жизни». Двое из последних перечисленных сами были истинными денди, да и Бальзак в своей весовой категории являлся не последним щёголем.

Но далее всех по дороге дендизма ушёл граф Мари Жозеф Робер Анатоль де Монтескью…134

О, какой мужчина!.. Родственник ДАртаньяна схож был со знаменитым гасконцем, как две капли вина. Кроме того – умён, статен и богат. Добавим к этим достоинствам безусловный талант литератора и безупречный вкус денди. Идолом своим граф выбрал скромный серый цвет. Даже не «пятьдесят оттенков серого», а более использовал Робер де Монтескью в своих одеждах: «серый фрак стального оттенка гармонично сочетался с мышино-серыми панталонами, вызывающие розовато-лиловые перчатки перекликались с жемчужно-серым жилетом, вышитым хризантемами, а сизо-серый галстук был украшен редким драгоценным камнем»135.

«Профессором красоты» назвал своего старшего товарища восхищённый им Марсель Пруст. «Повелителем утончённых запахов» назвал графа восторженный некто, а сам парижский денди Numero Un в поэтическом сборнике «Летучие мыши» обозначился: «Я – повелитель преходящего». И если читать – «повелитель преходящего момента», то это очень круто.