Только раз бывают в жизни встречи

Обворожительный и бесподобный граф Робер де Монтескью стал прототипом литературных героев, и самый яркий из них – барон де Шарлю в романе Пруста «В поисках утраченного времени»… Наряду с колкостями современников (карикатуры, шпильки, шпаги) значительным огорчением для графа стал литературный успех Пруста. «Малыш Марсель», во всём считавшийся учеником, в один, для Монтескью злосчастный, день стал обладателем Гонкуровской премии… Это было ударом для стареющего графа.

Заключим: достойнейшим эстетическим обрамление девятнадцатого века явились две Жар-Птицы – англичанин Браммел и француз Монтескью. Первый вспыхнул в начале века, второй отпылал – в конце…

От ярких – к еле тлеющему, от Жар-Птиц – к воробушку, к Вам Серкидон… Что Вы говорите? Вы, что не хотите быть воробушком. А Джек Воробей?.. Тоже не подходит. Тогда скажите, какой из птичек Вы хотите считаться? Вот Алексей Любегин136, такой же скромник, как Вы, написал: «Пусть одежда на мне небогата,//Но такая к лицу соловью».

Намёк на то, что птичка выглядит скромно, зато поёт красиво… Но у Любегина «справка» есть, что он соловей – поэтический сборник. Вам же, Серкидон, не поверят. Предлагаю Вам – селезня. Красивое оперение плюс к тому прекрасное название для будущей Вашей книги – «По направлению к Селезню». Вперёд в этом направлении с песней соловьиной!

Крепко жму Вашу руку, и – до следующего письма.

-23-

Приветствую Вас, Серкидон!

Опять обозрел я ранее написанное. И опять заметил упущения. Гуляя по временам и странам, Средние века ропустил. Но посчитаем, что писать там особенно не о чем. Рыцари, дабы одёжка не рвалась и не пылилась, стали облачать себя в латы. А железо, что с ним станется?! Главное, не попадать под дождь, под слёзы прекрасных дам и под копьё рыцаря-оппонента.

И ещё одно. Говоря о французских писателях-денди, забыл я упомянуть автора «Писем к незнакомке»… Но что же Вы, Серкидон, опять кричите не дослушав… Вовсе и не Моруа. Не только Моруа писал к незнакомке. Среди французских мастеров художественного слова, сдаётся мне, поветрие было такое – писать к незнакомкам. Похоже, каждый из них имел свою незнакомку и писал к ней. Толще других в этом преуспел Проспер Мериме, мои личные симпатии на его стороне. Интересный мужчина, весьма прилично одет и, что особенно выделим, поклонник Пушкина, состоял в переписке с Александром Сергеевичем…

Теперь – в Россию. Раз появился Пушкин, значит, добрались мы до России-матушки. С «весёлого имени Пушкин» начинается литературная Россия, и мы с Вами порешили: начинать с Пушкина Александра Сергеевича. Тем более, он по молодости и резвее, и заметнее других был.

Послелицейский Пушкин, прозванный старшими товарищами «сверчок», жёстко эпатировал почтенную публику: надевал ярко-красную рубаху, ходил в янычарских шароварах, тюрбан на голове накручивал. А бывало, выйдет на люди, цыганом себя преобразив. Вдобавок ко всему – ногти поэта были, как у Дракулы. За ними Александр Сергеевич самолично ухаживал, оправдываясь тем, что «быть можно дельным человеком// И думать о красе ногтей…»137

Сердце пушкинское успокоилось тем, что, женившись-остепенившись, Александр Сергеевич, как и его друзья-современники, остановился на моде «денди».

А встречались в петербургских салонах и суперденди. Одного Пушкин назвал – «добрый мой приятель», ко второму написал «Товарищ, верь…» Читаем роман в стихах:

Второй Чадаев, мой Евгений,

Боясь ревнивых осуждений,

В своей одежде был педант

И то, что мы назвали франт.

Он три часа по крайнем мере

Пред зеркалами проводил.

И из уборной выходил

Подобный ветреной Венере,

Когда, надев мужской наряд,

Богиня едет в маскарад.

Первым денди петербургских салонов был Пётр Яковлевич Чаадаев – гусарский офицер, обладающий изысканным вкусом, широчайшей образованностью и блестящим умом. Петра Яковлевича мы упоминали в связи с эпистолярностями его. В журнале «Телескоп» были напечатаны «Философические письма» Чаадаева. После чего журнал был закрыт, его издатель – сослан, автор – объявлен сумасшедшим. Воистину «сумасшедший» успех!

Послепушкинское время. Отметим любившего пофорсить Гоголя, полюбуемся Тургеневым в синем фраке, обвешенном аксессуарами, подивимся франтовато одетому Гончарову… Собственно и всё. Под конец века видим кое-как одетого Достоевского и Толстого в толстовке. Уж совсем не денди.

Отметим: в распоряжении Пушкина, Чаадаева, Онегина, а также у пишущих персон далее по веку были слуги и камердинеры, которые помогали господам выглядеть изысканно.

Следующий двадцатый «век-волкодав» пожрал все буржуазные пережитки, вместе с дворянами, слугами и лакеями. В России к плугу и к станку были призваны все поголовно. Прилично одетые люди стали встречаться редко, разве что на сцене. А нетривиально одетые индивидуумы с могучей приставкой «АРТ» вообще сделались редкостью. Тем ценнее для нас память о них.

Гениальный носитель одежд – знаменитый бард, бунтарь, поэт и драматург Александр Галич138 – обладал великим даром носить одежды. Со стороны казалось, что это они несут его…