Толстовский дом

Что же касается ненависти к Ольге Алексеевне… Ненависть трудно сочетать с повседневной жизнью. Чтобы ненавидеть женщину, которая печет оладьи на завтрак, – всем, но и тебе тоже, гладит школьную форму, лечит от гриппа… чтобы ненавидеть, каждую минуту думать «я отомщу», нужно иметь внутри себя яростно работающий злой моторчик, а у Нины такого моторчика не было.

Ненависти не было, но и полюбить Ольгу Алексеевну у Нины не получилось, поверить, что Ольга Алексеевна полюбила ее, не получилось тоже.

Ольга Алексеевна не допускала ни малейшей несправедливости, ни тени неравенства – домашние обязанности делились строго на троих, карманные деньги, одежда – всем одинаково, Нина была одета из того же распределителя, что Алена с Аришей. Ольга Алексеевна покупала вещи, как в известном фильме: сумки югославские – три, куртки финские – три. Но она никогда не обнимала ее походя, как девочек, не трогала губами лоб, не шепталась с ней, как с Аришей, не любовалась, как Аленой. В сущности, Нина росла в семье, но сиротой, без мамы.

Что живет в душе у девочки, которая растет в семье, но без мамы, – обида? Постоянное чувство сиротства? Если бы Нине пришлось отвечать на такой интимный вопрос, она скорей всего пожала бы плечами и сказала: «У меня все нормально, я так… прижилась, привыкла». И действительно, ей не было больно каждый день. Вот разве что привычная уверенность в том, что она не стоит внимания, – это было.

…Однажды – это случилось год назад – собрались ехать на дачу на выходные, и перед самым отъездом у Нины заболел живот, поднялась температура. Ольга Алексеевна оставила Нине таблетки, записала на листке номер дачного телефона, и они уехали. Два дня Нина лежала с высокой температурой, чувствуя, как нарастает боль, и боялась позвонить – обеспокоить.

Когда вернулись с дачи, Ольга Алексеевна вызвала «скорую». Кричала на Нину вслед докторам, уносившим ее на носилках, – почему ты не позвонила?! Нина виновато моргала, скривившись от боли, – у нее развивался перитонит.

А девочки, девочки полюбили друг друга, как сестры?..

Хотелось бы сказать «девочки полюбили друг друга нежно, как сестры», но чудес не бывает, никто никого не полюбил нежно, да и с чего бы?

Если бы Ольга Алексеевна сказала девочкам правду, они, наверное, полюбили бы друг друга, все-таки близкое кровное родство заставляет примириться со многим, во всяком случае с постоянным присутствием на своей территории другого человека.

Но водворение Нины в семью Смирновых было не полностью таинственным – ее не подкинули под дверь в пеленке с гербом королевского дома, – но и не окончательно честным. Давайте посмотрим, с чем Ольга Алексеевна оставила девочек, выйдя из их комнаты, тихонечко прикрыв за собой двери.

Алена с Аришей уверены, что родители из жалости взяли в дом чужую сиротку. Нина считает Андрея Петровича своим отцом, а Ольгу Алексеевну разлучницей, виновной в алкоголизме ее мамы. Кроме того, в доме запрещено упоминать Нинину прошлую жизнь и ее мать, как будто Нина вылупилась из яйца. И что может вырасти на этом фоне – любовь или злоба, зависть, взаимное недовольство, раздражение, бессчетные обиды? Нине повезло, что близнецы – очень хорошие девочки.

Сначала, первый месяц или чуть больше, было так.

Нина тенью ходила за Аришей и избегала даже взглянуть на Алену, при взгляде на Алену ее тошнило, не фигурально, а в самом прямом смысле – что-то подступало к горлу.

Алена не признавала полумер. Если что-то решала, то действовала и вспахивала свое поле с ежеминутным тщанием. Решила, что Нина под ее защитой, и наизнанку выворачивалась, чтобы Нине было хорошо, – дома не сводила с нее глаз, в школе подстраховывала на уроках. Нину вызовут к доске стихотворение прочитать, а Алена подсказывает, жестикулирует, шепчет.

И все время спрашивала, не нужно ли Нине что-нибудь показать, объяснить, отдать. Уже все свои лучшие вещи переложила на Нинину полку в шкафу: розовую гипюровую кофту, белый пушистый свитер, платье сафари. Зачем Нине ее кофта, свитер, платье сафари?! Алена была с Ниной покровительственно добра, как с несчастной, несмышленой, ЧУЖОЙ СИРОТКОЙ.

Возможно, какой-то другой чужой сиротке понравилось бы, что ей покровительствуют 24 часа в сутки, но Нине было невыносимо тяжело быть Алениным проектом. Ей хотелось взвыть «ты мне надоела, до смерти надоела!», закричать «я не хуже тебя!», ущипнуть Алену… или спасти ее от чего-то страшного. Что угодно сделать, только бы перестать чувствовать себя Алениной подшефной… Алена ее в своих объятиях уже почти задушила. Нина перед сном повторяла: «Люблю Аришу, люблю Аришу, люблю одну Аришу, а Алену ненавижу».