Тольтекское искусство жизни и смерти: история одного открытия

После того как они собрались у основания пирамиды, а потом вошли через пролом в наружной стене и начали свое торжественное шествие по ее коридорам, освещенным неверным светом, у участников группы было ощущение, как будто их ждут здесь с распростертыми объятиями. Их благоговейный шепот поднимался по невидимым тоннелям и многократно повторялся в каждом помещении. Священный трепет учеников был встречен благожелательно – во всяком случае, так им казалось. Радостное настроение словно неслось впереди них, желая изменить это место, изменить сам ход истории. В то утро пирамида была закрыта для обычных туристов, и группе было разрешено исследовать ее чудеса, ни на что не отвлекаясь и в своем темпе. Никто не понимал, как это получилось, но между ними само собой разумелось, что в мире дона Мигеля возможно всё. Стоит ли выяснять почему? Сегодня доступ в Великую пирамиду открыт только для них, сегодня это в порядке вещей.

Но внезапно, как только Мигель привел их в усыпальницу фараона Хеопса, все перестало быть в порядке. Все было не так, как должно было быть. «Что произошло, из-за чего все изменилось? – ломали они головы. – Что они упустили?» Все набились в склеп, каждый, впитывая его настроение, нашел себе место, где можно было стоять или сидеть, а Мигель, держа руки за спиной, обошел его по периметру, касаясь высоких стен и рассматривая потолок. Казалось, ему знакомо это место – или какое-то место, похожее на него, – и он что-то припоминает. У некоторых возникло ощущение, будто он приветствует старых знакомых. Обойдя помещение, он подошел к саркофагу и постоял возле него. Затем, не говоря ни слова, лег на пол, закрыл глаза и скрестил руки на груди. Его ученики, привычные к ритуалу видения, смежили веки вместе с ним. Они не думали, что что-то должно произойти, – они просто ждали.

Они всё ждали и ждали. Но не было ни звука, ни движения. Тогда одна из женщин наконец стала на колени рядом с ним и что-то прошептала ему на ухо. Ответа не последовало. Тогда она решила проверить пульс…

– Не существует верного способа определить, правда ли человек умер, – заявил Гандара, наблюдая за происходящим из глубины помещения. Он произнес это четко, но не было ни эха, ни отклика толпы. – Поверь мне, – добавил он, качая головой.

– Поверить тебе? – Эсикио стоял прямо за ним. – Да ты меня чуть живьем земле не предал несколько десятков лет назад!

– Я знал, что ты еще жив, – взвился его друг. – Знал. А то зачем бы я откладывал похороны?

– Ничего ты не откладывал! Ты оставил меня валяться на ступеньках церкви, чтобы меня нашел и похоронил падре Кричалес! Ты удрал от смерти, как напуганная девчонка!

– Но это же просто смешно!

– Это ты смешон! – сказал Эсикио, повышая голос, чтобы перекричать учеников. Те столпились вокруг Мигеля, очевидно скончавшегося, и засуетились. – Так же как сейчас смешны эти люди, – добавил он.

– Ах, эти люди! – подхватил Гандара, он рад был переменить тему. – У них для чудес характера не хватает. Нет у них…

– Терпения, – категорично заявил Эсикио. – Терпения им не хватает. Мать Мигеля подождала бы. Сарита пошла бы на кухню, да приготовила пока для всех posole[52], а сына оставила бы сновидениям.

– У меня такая мать была, – нараспев произнес Гандара. – Лучший друг шамана. – Он повернулся к Эсикио и улыбнулся. – Фелия, жена моя, никогда бы мне такого не позволила. Никакой свободы не давала – при ней не забалуешь. Пилила меня вечно: «А кто кукурузу и перец покупать будет? Кто воды из колодца наберет?» Прямо изводила меня. «На что семья жить будет, если ты все время умираешь?» Постоянные вопросы, все ей не так! Мать терпеть ее не могла.

Два старика молча наблюдали за тем, как люди теснились вокруг тела, суетились, шептались, после того как пошел на убыль первый взрыв чувств. Египетский гид побежал за помощью, и, похоже, почти ничего больше нельзя было сделать. Наконец затих и шепот, слышны были лишь приглушенные рыдания, кто-то пытался сдержать слезы.

– Постой! – вдруг опомнился Гандара, подозрительно посмотрев на своего спутника. – Я думал, мы договорились, что ты будешь почивать на лаврах.

– Ни о чем я не договаривался. Я хотел найти учителя нагуаля – и нашел. – Он показал на людей, толпившихся в комнате, затем посмотрел озадаченному другу в глаза. – То, что он делает, касается всех. То, что он видит в своем видении, влияет на все.

– Я сам справлюсь, viejo, – заверил его друг, слегка толкнув локтем в ребра. – Возвращайся в горы, своди мир с ума. Ступай. Веселись.

– Мир подождет, – сказал Эсикио. – Я хочу увидеть, что произойдет здесь.

– Он или умрет, или нет. Что еще?

– Значение, hombre. Я хочу понять значение того, что здесь происходит.

– Нужно ли нам искать скрытый смысл во всем этом? – проворчал Гандара. – Мы живем. Смеемся. Почему во всем этом должен быть какой-то смысл?

– Смысла в этом нет, – резко ответил Эсикио. – А вот значение – это другое.

– Ему придется заплатить за это, если это имеет значение.

– Я хорошо помню: за умирание расплачивается тело.