Тольтекское искусство жизни и смерти: история одного открытия

– Amigo, на ступеньках часовни тебя оставил Начо, а не я.

– Ага! Вот как!

Эсикио повернулся к другу, глаза его зло сверкнули.

Вдруг одна из женщин ахнула. Кто-то закричал, толпа отпрянула. Сквозь движущуюся массу людей старики увидели, как Мигель открыл глаза и медленно сел. Три женщины поспешили помочь ему подняться и принялись подбадривать его.

– Молодец, m’ijo, – едва слышно проговорил Эсикио.

– Посмотри на его лицо! – воскликнул Гандара. – Он не понимает, что тут было. Могут ли они быть уверены, что он и вправду жив?

– Ну, они могут положить его в яму и набросать ему на лицо земли.

– Поверь мне, это был Начито.

– Врешь! Я очнулся и видел тебя…

– Тише!

Мигель уже стоял на ногах, слегка касаясь рукой каменного саркофага, успокаивал учеников и жестами приглашал сесть. Все притихли. Несколько минут он молчал. Большое помещение будто сомкнулось вокруг них, заглушая любой вздох и малейшее движение. Мерцающие стены освещали их застывшие в ожидании лица, и, казалось, сама пирамида затаила дыхание, приготовившись слушать. И вот дон Мигель заговорил. Черные глаза его сияли, голос звучал мягко и ласково.

– Слушайте меня внимательно, – начал он. – Пусть вас не отвлекают ваши истории. Не верьте тому, что, как вам кажется, вы знаете, или тому, что другие хотят вам сказать о том, что происходит.

Голос его, низкий и звучный, словно доносился из чрева земли; заставляя дрожать гранит, он тек по магистральным артериям пирамиды, и ее массивное тело отвечало ему гулким отзвуком. Сверху слабым неясным шумом отзывались потайные камеры. Прошлое шептало за гранитными стенами, которые были расцвечены золотыми нитями. Гробница фараона словно заново обрела былое царское величие.

– Я хочу, чтоб вы знали: я всегда буду с вами, – сказал он. – Покуда вы живы, пока способны слушать, я не покину вас. Я вернусь. Я приду снова – и снова, чтобы нести послание жизни.

– Вот, – прошептал Эсикио.

«Выпутаться из паутины знаний», – проговорил он про себя. Таково правило – и вот оно выполнено.

Мигель продолжал говорить с каждым из умов, со всем, что могло ему внять, хотя казалось, что он не обращается ни к кому и ни к чему в отдельности. Глаза его блестели, но то, что он видел, было не здесь. Он смотрел сквозь гладкие гранитные стены и, паря над трепетом этого хрупкого мгновения, различал то, что находилось за пределами мира материи.

* * *

Помню те ощущения, что охватили меня, когда я сдался давно покинутому видению и, вместо того чтобы погрузиться в него, взмыл над всеми видениями. Переживая этот опыт заново и видя его со всех сторон, я чувствую тихую безмятежность. Ту поездку в Египет я совершил из-за некоторых тяжелых событий, в том числе из-за еще одного длительного путешествия в Перу. Накануне отъезда ночами мне начали сниться зловещие сны, наполненные образами старых богов и демонов – символов Древнего Египта. Очевидно, мой ум пытался разобраться в давнем коллективном видении, ныне стершемся из памяти, исчезнувшем для ушедшего вперед человечества. Я не собирался воскрешать это сновидение, запрятанное глубоко в хранилище человеческой памяти. Но я понимал, что уже самим фактом поездки в Египет вызову к жизни эпизоды древних мифов, которые могут подвергнуть меня испытанию. Я принял меры предосторожности и высказал пожелание, чтобы самые близкие мне люди остались дома. Эмму я попросил не ехать со мной и посоветовал ей побыть это время как можно дальше от меня как физически, так и эмоционально.

Так в то время была выстроена реальность в моем воображении, и все, кто меня окружал, были частью этой реальности. Ученики вошли в мое видение по собственной воле, и соответствующим образом изменились правила реальности. В царстве моего видения люди принимали язык и логику дона Мигеля. Я пользовался шаманскими символами, и они следовали моему примеру. Они говорили на языке, основанном на этих символах. Эти символы, как и у меня, вошли в их жизнь и в их видения. Мое учение менялось, и я изменял символы, чтобы они соответствовали моему новому подходу к осознанности. Тот, кто шел в ногу с изменениями, оставался рядом со мной, а некоторые серьезные сдвиги в видении обогащали учение. Те же, кому перемены не нравились, уходили.

Все шаманы отличаются друг от друга, но их ученики попадают в видение шамана сходным образом. Укрывшись под его заботливым крылом, они находят его поддержку и возможности для роста. В моем видении уважение – это все: уважение к себе, к другим и ко всему творению. В моем видении нет места страху, в нем все способствует безусловной любви. В таком расположении духа мы отправлялись в каждое путешествие – и в ту поездку в Египет тоже. Какие бы ни были у моих учеников заботы или неприятности, они разбираются с ними и двигаются дальше осознанно.