Том 1. Греция

Для Пиндара «быть» значит «быть заметным»: чем ярче, громче, осязаемей тот герой, предмет или подвиг, о котором гласит поэт, тем с большим правом можно сказать, что он – «цветущий», «прекрасный», «добрый», «обильный», «могучий», «мощный». Охарактеризованные таким образом люди, герои и боги почти теряют способность к действию, к движению: они существуют, излучая вокруг себя свою славу и силу, и этого достаточно. Фразы Пиндара – это бурное нагромождение определений, толстые слои прилагательных и причастий вокруг каждого существительного, и между ними почти теряются скудные глаголы действия. Этим рисуется статический мир вечных ценностей, а бесконечное плетение неожиданных придаточных предложений есть лишь средство прихотливого движения взгляда поэта по такому миру.

Золотые колонныВознося над добрыми стенами хором,Возведем преддверие,Как возводят сени дивного чертога:Начатому делу – сияющее чело.Олимпийский победоносец,Блюститель вещего Зевесова алтаря,

Сооснователь славных Сиракуз, —Какая минует его встречная хвалаВ желанных песнях беззаветных сограждан?..(Ол. 6, 1–7)Как чашу, кипящую виноградною росою,Из щедрых рук приемлет отецИ, пригубив,Молодому зятю передает из дома в домЧистое золото лучшего своего добра

Во славу пира и во славу сватовстваНа зависть друзьям,Ревнующим о ложе согласия, —Так и яТекучий мой нектар, дарение Муз,Сладостный плод сердца моегоШлю к возлияньюМужам-победителям,

Венчанным в Олимпии, венчанным у Пифона…(Ол. 7, 1–10)

Так завершается в оде Пиндара увековечение мгновения, причисление нового события к лику прежних. Совершитель этой канонизации – поэт. Если событие не нашло своего поэта, оно забывается, т. е. перестает существовать:

Счастье былого – сон:Люди беспамятныКо всему, что не тронуто цветом мудрецов,Что не влажено в струи славословий…(Истм. 7, 16–19)…Ибо без песни

И великая сила пребывает во мраке:Ведомо,Что единое есть зерцало для лучших дел —Милостью Мнемосины с яркою повязьюОбрести в славных напевах словМзду за тяготы свои.(Нем. 7, 13–16)

Если же событие нашло себе поэта, оценившего и прославившего его неправильно, – искажается вся система мировых ценностей: так, Гомер, перехвалив Одиссея, стал косвенным виновником торжества злословия в мире (Нем. 7, 20; 8, 25–35; ср., впрочем, Истм. 4, 35–52).

Отсюда – безмерная важность миссии поэта: он один является утвердителем, осмыслителем мирового порядка и по праву носит эпитет «σοφός», «мудрец» (с оттенком «умелец»). Обычно истина выявляется только во времени, в долгом ряде событий («бегущие дни – надежнейшие свидетели», Ол. 1, 28–34; «бог-Время единый выводит пытанную истину», Ол. 10, 53–55) – но поэт как бы уторапливает ее раскрытие. Поэт подобен пророку, «предсказывающему назад»: как пророк раскрывает в событии перспективу будущего, так поэт – перспективу прошлого, как пророк гадает об истине по огню или по птичьему полету, так поэт – по исходу атлетических состязаний. И если пророка вдохновляет к вещанию божество, то и поэта осеняют его божества – Музы, дарящие ему прозрение, и Хариты, украшающие это прозрение радостью. Таким образом, поэт – любимец богов не в меньшей степени, чем атлет, которого он воспевает; поэтому так часто Пиндар уподобляет себя самого атлету или борцу, готовому к дальнему прыжку, к метанию дрота, к стрельбе из лука (Нем. 5, Ол. 1, 9, 13 и др.); поэтому вообще он так часто говорит в одах о себе и слагаемой им песне – он сознает, что имеет на это право. Высший апофеоз поэзии у Пиндара – это 1-я Пифийская ода с ее восхвалением лиры, символа вселенского порядка, звуки которой несут умиротворение и блаженство всем, кто причастен мировой гармонии, и повергают в безумие всех, кто ей враждебен.