Том 10. Воспоминания

Затем я спросил его, приказывает ли он мне или советует. Если приказывает, пусть напишет письменный приказ. Но я предупреждаю его, что опротестую этот письменный приказ в Москве, потому что не согласен с ним. Он ответил, что не приказывает, а рекомендует и письменного приказа писать мне не будет. Я сказал: «Раз так, то я не согласен с вашим предложением. Войска доверены мне, и командую ими здесь я. А вам поручено поддерживать меня и обеспечивать мой тыл. И я прошу вас не выходить из рамок того, что вам поручено». Был жесткий, нервный, не очень-то приятный разговор. Штерн ушел. Потом, через два или три часа, вернулся – видимо, с кем-то посоветовался за это время – и сказал мне: «Ну что же. Пожалуй, ты прав. Я снимаю свои рекомендации»…

В районе сражения с обеих сторон действовали крупные по тем временам силы авиации, такие, что однажды в разговоре с Жуковым я с некоторым смущением сказал, что потом, во время Великой Отечественной войны, мне не приходилось видеть воздушных боев, в которых бы одновременно с обеих сторон дралось в воздухе такое количество истребителей, как в Монголии. II он, усмехнувшись, ответил мне: «А вы думаете, я видел? И я не видел». Но, даже учитывая это, следует сказать, что события на Халхин-Голе все же остались крупным военным конфликтом, не переросшим в большую войну.

Однако значение этих военных действий в истории оказалось гораздо большим, чем их непосредственный масштаб. Жестокий урок, полученный японским военным командованием на Халхин-Голе, заставил японские военные круги проявить впоследствии осторожность и связать проблему своего вступления в войну с Россией со взятием немцами Москвы. Значение этого трудно переоценить.

Трудно переоценить и другое: на Халхин-Голе мы показали, что у нас слова не расходятся с делом и наш договор о взаимопомощи с Монголией – это не клочок бумаги, а реальная готовность защищать ее границы как свои собственные.

Халхин-Гол был началом полководческой биографии Жукова. Впоследствии ему пришлось принимать участие в событиях неизмеримо большего масштаба, но это начало там, в далеких монгольских степях, было многообещающим.

В войну с немцами Жуков вступил как военачальник, уже имевший за плечами решительную победу в условиях военных действий, носивших современный характер и развернувшихся с применением механизированных войск и авиации. Это не только создавало Жукову авторитет в войсках, но, думается, имело важное значение для него самого. Первые шаги, сделанные в науке побеждать – это не только военный опыт, это одновременно и нравственный фактор, одинаково важный и для солдата, и для полководца, для его образа мыслей и образа действий.

Слова Жукова о Халхин-Голе: «Я до сих пор люблю эту операцию», в устах человека, закончившего войну в Берлине, многозначительны. К началу Халхин-Гола за плечами у Жукова были уже четверть века военной службы, мировая и гражданская войны, путь от солдата до командира корпуса. Но как для военачальника руководство Халхин-гольской операцией было для него пробным камнем. И поэтому он продолжал любить ее. Армейская молва говорит, что когда в 1939 году Жукову позвонили из Москвы в Белоруссию и, ничего не объясняя, приказали срочно прибыть в Москву, – он спросил по телефону только одно: «Шашку брать?» Не знаю, так ли было или не так, но мне кажется, что в этом устном рассказе, пусть даже легенде, было выражено верное понимание этого человека.

[1971]

История одного киноинтервью^*

Когда в начале шестидесятых годов возникла впоследствии вошедшая в состав Мосфильма Экспериментальная киностудия, во главе которой стояли Григорий Чухрай и ныне покойный В. А. Познер¹, многие причастные к кинематографии люди пошли туда с разными проектами и предложениями.

Возник проект и у нас. Говоря «мы», я имею в виду режиссера Василия Ордынского, писателя Евгения Воробьева и себя. Нам хотелось сделать – не совсем обычный для того времени по форме – полнометражный публицистический фильм о битве за Москву и предшествовавших ей событиях, связав хронику того времени с современными интервью.

В результате этого замысла зрители фильма «Если дорог тебе твой дом»²

смогли увидеть, как вспоминают перед объективом киноаппарата о драматических событиях той осени и зимы под Москвой маршал Жуков, маршал Конев, маршал Рокоссовский³.

Фильм сослужил свою службу, собрав около двадцати миллионов зрителей, и я бы не стал вспоминать об этой давней работе, если бы не сама проблема киноинтервью⁴, которая, на мой взгляд, и до сих пор еще остается не до конца решенной проблемой.

Разумеется, в те девяносто минут, которые шел наш фильм, не могли вместиться подробные рассказы трех маршалов о том, что они видели, пережили и совершили в битве под Москвой. Мы с самого начала понимали, что в фильме окажутся лишь небольшие фрагменты из взятых нами киноинтервью, и так оно на поверку и вышло.