Том 10. Воспоминания

Пишу для того, чтобы вместе со всеми работающими в этой области учесть упущения, сделанные в прошлом, и трезво подумать о настоящем и будущем, о том, с каким размахом и с каким чувством историзма следует делать такого рода работу сейчас. Мы живем в эпоху интереснейших событий, мы – современники интереснейших людей, а ведь времени не дано останавливаться. Хотим или не хотим мы этого, но сегодняшний день уже завтра станет частицей истории. А послезавтра это же произойдет с завтрашним днем. И людям искусства, особенно кинематографического и телевизионного, может быть, острее, чем всем, надо чувствовать этот постоянный ход времени, неотвратимо превращающего в историю каждый прожитый обществом час.

Вот, пожалуй, главное, на что мне хотелось обратить внимание, рассказывая историю одного интервью.

Что же касается летописного материала под названием «Маршал Советского Союза Г. К. Жуков рассказывает о битве под Москвой», меня не оставляет мысль вернуться к нему, и. преодолев его технические несовершенства и дополнив некоторые ми документами и материалами, связанными с обороной Москвы, сделать на этой основе уже не летописный фильм, а просто фильм для широкого зрителя²⁸, – кто знает, может быть, даже и не меняя взятого для летописи старого названия: «Маршал Советского Союза Г. К. Жуков рассказывает о битве под Москвой».

1978

Было бы шестьдесят…^*

(О Михаиле Луконине)

Осенью семьдесят восьмого года Михаилу Кузьмичу Луконину было бы шестьдесят.

Осенью шестьдесят восьмого, когда ему было пятьдесят¹, он захотел, чтобы я произнес вступительное слово на вечере его поэзии в Волгограде.

Надо сказать, что Луконин загодя и серьезно думал об этом вечере в родном городе², где ему предстояло встретить свое пятидесятилетие. Он хотел, чтобы все это было именно так, прежде всего потому, что это было важно для него внутренне, важно для самого себя и для будущей работы, в которой ему предстояло перешагнуть через свои пятьдесят. Он поехал к себе на Волгу задолго до этого вечера, еще летом, и через две или три недели после приезда написал мне:

«Дорогой К. М. Что-то трудно дозвониться до Москвы, а у меня нет ни «правительственной», ни «урожайной».

Только-только пришел в себя, впервые сегодня почувствовав, что преодолел долгое зимнее известкование, и ощутил мускульную радость. Засыпаю с Волгой, просыпаюсь с Волгой – прекрасно! Собрался было за Волгу рыбачить, но прочитал в газетах, что юбилей Бараташвили приближен³, перенесен на 10 августа, а я обещал приехать. Значит, надо сматывать удочки.

К моему вечеру, кажется, тут относятся благосклонно. Я думаю, что все будет нормально…»

После этого он написал мне о своем непременном желании, чтобы состоялся не только его собственный вечер, но и второй вечер поэзии, в котором бы приняли участие все, кто, как он выразился, «захочет и сможет» приехать сюда, и перечислял тех, кого ему хотелось бы увидеть там, в Волгограде, в дни своего пятидесятилетия. Перечень имен, которые он называл в этом своем письме, дает представление и о круге его друзей-поэтов, шире говоря, о круге тех, чью поэзию он ценил и, видимо, имел в ту пору основания рассчитывать на их ответное внимание и интерес к его собственной поэзии. Среди тех, о ком он писал, что «хорошо бы, если бы они смогли приехать», он называл Антокольского, Щипачева, Прокофьева, Смелякова, Цыбина, Львова, Наровчатова, Роберта Рождественского, Римму Казакову, Сергея Орлова, Беллу Ахмадулину, Реваза Маргиани, Иосифа Нонешвили, Абдильду Тажибаева, Платона Воронько, Ибрагима Юсупова, Расула Гамзатова, Кайсына Кулиева, Давида Кугультинова, Мустая Карима, Анатолия Велюгина, Сильву Капутикян, Хамида Гуляма. И наверное, стоит добавить, что многие из тех, кого он упоминал в своем письме, действительно приехали тогда на его вечер.

И заканчивалось это письмо, написанное в самый разгар лета шестьдесят восьмого года, так:

«Мне пятьдесят лет! Это не может быть! Мне или несколько больше, или значительно меньше – будущее покажет. Приветствуем тебя – Волга и я. Твой Михаил Луконин».

И вот после этой предварительной переписки – 31 октября 1968 года, Волгоград, набитый до отказа зал театра. На сцепе поэты, съехавшиеся из разных концов страны. На столе шестьсот телеграмм, тоже из разных концов страны. Рядом со мной сидит и смотрит в переполненный зал Михаил Луконин. Смотрит с тем мнимо отчужденным, каменным выражением лица, которое бывает у него в минуты крайнего волнения. И я, стараясь как можно реже заглядывать в свое не слишком разборчиво, от руки написанное вступительное слово, произношу его в присутствии Луконина, стоя перед его земляками.

Вечер был строгий, без вставных номеров, без всего того, что иной раз призвано облегчить участь юбиляра. Был Луконин, были его друзья-поэты и были его друзья-читатели, с которыми он говорил и которым он читал свои старые и новые стихи. Зал в Луконин остались довольны друг другом. Довольны, потону что они хорошо поняли друг друга в тот вечер. Это и было самое главное.