Том 15 (XVII век)

И говоритъ царь Картаус: «Виноват я, Еруслонъ Лазаревичь, пред тобою, что велелъ тебя ис царства вонъ выслать; и ныне ты живи у меня в царстве, и емли городы с пригоротками и с красными селами; казна тебе у меня не затворена, а место тебе подле меня, а другое — противъ меня, а третий — где тебе любо».

И говоритъ ему Еруслонъ Лазаревичь: «Государь царь Картаус! Не надобе мне твоей ничего, и не повадился я у тебя во царстве жить, повадился я в чисте поле казаковать». И прикушал Еруслон Лазаревичь хлебца маленько у царя, и простился со царемъ и со отцемъ своимъ, и с матерью, со всемъ царством, и поехал в чистое поле.

И ехал полъгодищное время, ажно наехал в чисте поле шатеръ, а в беле шатре три девицы седятъ: Прондора да Мандора да Легия, царевны, дочери царя Богрия; таковых прекрасных на свете нетъ. А делаютъ дело ручное. И вшел к ним Еруслон Лазаревичь в белъ шатер, забылъ образу Божию молиться, что сердце его разгорелось, юность его заиграла, и емлетъ себе большую сестру, прекрасную царевну Прондору за руку, а темъ сестрамъ велелъ из шатра вон вытъти, а сам с нею легъ спать на постелю, и говоритъ ей: «Милая моя, прекрасная царевна Богриевна! Есть ли на семъ свете тебя краше, а меня храбрее?» И говоритъ ему прекрасная царевна Прондора: «Государь Еруслонъ Лазаревичь, что я за красна? Когда я была у отца своего и у матери, тогда яз была и красна, и хороша, а нонеча язъ полоняное тело. А есть, государь, подъ Индейскимъ царствомъ, у царя Далмата, человекъ, а зовутъ ево Иванъ, а прозвище Белая Япанча, и стоитъ в чисте поле на дороге; мимо ево никакой человекъ не прохаживал, ни богатырь не проеждивал, ни зверь не прорыскивалъ, ни птица не пролетывала, и никакой богатырь не проеждивал, а ты что за храбръ? Обычная твоя храбрость — что ты насъ, девокъ, разъгнал... грабилъ!»

И стал Еруслон Лазаревичь с постели, и взял острую саблю свою и отсекъ ей голову, да и пот кровать бросил. И емлетъ себе на постелю вторую сестру, Мендору, и говоритъ ей Еруслон Лазаревичь: «Милая, прекрасная Мендора Богриевна! Есть ли на семъ свете тебя краше, а меня храбрее?» И она ему те же речи сказала, и он ей главу отсекъ и под кровать бросил.

И емлетъ третьюю девицу, Легию, к себе на кровать и говоритъ ей: «Милая моя, прекрасная царевна Легия! Есть ли тебя на семъ свете краше, а меня храбрее?» И говоритъ ему Легия, девица: «Государь Еруслон Лазаревичь! Язъ что за красна и хороша? Когда я была у отца своего во царстве, тогда я была красна и хороша, а ныне — полоняное тело. Которое ты у меня красоты захотелъ? А есть, государь, под Индейским царствомъ, у царя Долмата, человек, а зовут его Ивашко, а прозвище Белая Япанча; а стоитъ он на дороге в чисте поле; мимо его никаков богатырь не проезживал, ни зверь не прорыскивал, и никаков человекъ не проезжживал, ни птица не пролетывала. А я у васъ не ведаю, кои храбрее и сильнее. Да есть, государь, во граде Дербие, у царя Фарфоломея царевна Настасея; которая, государь, предъ нимъ предстоящая, и та вдесятеро меня краше!»

И тутъ Еруслон Лазаревичь, став с постели, и говоритъ ей таково слово: «Милая моя, прекрасная царевна Легия! Живи ты в чисте поле, не бойся никого, а сестеръ своих схорони».

И Еруслонъ Лазаревичь селъ на свой доброй конь и поехалъ в чистое поле, ко Индейскому царьству, ко царю Далмату поклонитися да свидетца с Ивашком, Белой Епанчей.

И едет Еруслон Лазаревичь месяцъ, и другой, и третей; а в те поры Еруслонъ Лазаревичь седми летъ; и доехалъ: ажно в чисте поле стоитъ человекъ, копьемъ подпершись, во белой япанче[1086], шляпа на немъ сорочинская[1087]

, и стоячи дремлетъ.

И Еруслон Лазаревич ударилъ ево по шляпе плетью, и говоритъ: «Человече, убудися! Мошно тебе и лежа наспатца, а не стоя!» И говорит Ивашко, Белая Япанча: «А ты кто еси, и какъ тебя зовутъ по имени, и откуда ездишь?»

И говоритъ ему Еруслон Лазаревичь: «Язъ еду от Картаусова царства, отецъ у меня князь Лазарь Лазаревичь, а мати у меня Епистимия, а меня зовутъ Еруслономъ; а еду я во Индейское царство поклонитися царю Далмату».

И говоритъ ему Ивашко, Белая Япанча: «Брате Еруслонъ Лазаривичь! Прежь сего мимо меня не проежьживал никаков багатырь, а ты хощешь мимо меня проехать? Поедемъ в чистое поле и отведаемъ плечь своихъ багатырских».

И тут скоро садились на свое добрыя кони и поехали в чистое поле гулять. Ивашко поехал во всю пору лошадиную, а Еруслон поехалъ ступью бредучею; Ивашко заехал наперед, а Еруслон Лазаревичь помолился: «Боже, Боже, Спас милостив! Дай мне, Господи, всякого человека убить копьемъ, тупымъ концем!»

И удари Еруслонъ Лазаревичь Ивашка против сердца ретиваго копьемъ, тупым концемъ, и вышыбъ из седла вон. И Арашъ, его вещей конь, наступил на доспешное ожерельеце и пригнелъ к сырой земле. И обратилъ Еруслонъ Лазаревичь копье острымъ концемъ, и хощетъ его скорой смерти предать.

И говоритъ ему Еруслон Лазаревичь: «Брате Ивашко! Смерти хошь или живота?» И молитца Ивашко, лежа на земли: «Государь Еруслон Лазаревичь!

Не дай смерти, дай живота! Прежь сего у нас брани не бывало, да и впредь не будетъ!»