Том 16 (XVII век, «смеховой мир»)

И судии спрашивали Осетра: «Осетр, скажи нам про тово Ерша, что ты про нево ведаешь?» И Осетр, стоячи, молвил: «Право, я вам ни послух, ни что, а скажу про Ерша правду. Знают Ерша на Москве князи и бояря и всяких чинов люди. Толко он — прямой вор, а меня он обманул, а хотел вам и давно сказать, да, право, за сором[4005] не смел сказать, а ныне прилучилося сказать. И еще я вам скажу, как Ершь меня обманул, когда было яз пошел из вотчины своей <...>. Которостию-рекою к Ростовскому озеру, и тот Ерш встретл меня на устье, не допустил до озера да назвал меня братом. И яз начаялся[4006]

ево добрым человеком да назвал ево противу братом. И он меня спросил: «Брате Осетр, далеча ль ты идешь?» И яз ему спроста сказал, что иду в Ростовское озеро жировать. И Ерш рече: «У меня перешиб[4007], брате мой милый Осетр, и жаль мне тобя, не погинь ты напрасно[4008]

, а ныне ты мне стал не в чюжих. Коли яз пошол из вотчины своей, из Волги-реки, Которостию-рекою к Ростовскому озеру, и тогда яз был здвоя тобя и толще и шире, и щоки мои были до передняго пера[4009], а глава моя была что пивной котел, а очи что пивные чаши, а нос мой был карабля заморского, вдоль меня было сем сажен, а поперек три сажени, а хвост мой был что лодейной парус. И яз бока свои о берег отер и нос переломал, а ныне ты, брате, видим и сам, каков яз стал: и менши тобя, и дородства моего ничего нет». И яз ему, вору, поверил и от него, блядина сына, назат воротился, а в озеро не пошел, а жену и детей з голоду поморил и племя свое розпустил, а сам одва чють жив пришел, в Нижнее под Новгород не дошел, в реке и зимовал».

И Сом-воевода, уставя свою непригожую рожу широкую и ус роздув, почал говорить: «Право, он прямой человек, ведомой вор, мне он не одно зло учинил — брата моево, болшево Сома, затащил в невод, а сам, аки бес, в ячейку и вывернулся. А когда брат мой, болшей Сом, вверх по Волге-реке шел, и тот Ершь-щетина, ябедник и бездушник, встретил ево, брата моево, и почал с ним говорить. А в тое время брата моего неводом обкидали <...> и з детьми, а тот Ершь стал говорить: „Далече ли ты, дядюшка Сом, видишь?” И брат мой спроста молвил: „Я, де, вижу Волгу с вершины[4010] идо устия”. А тот Ершь насмеяся: „Далече ты, дядюшка Сом, видишь, а я недалеко вижю, толко вижу, что у тебя за хвостом”. А в те поры брата моево и з детми рыболовы поволокли на берег, а он, вор Ершь-щетина, в малую ячейку из неводу и вывернулся, аки бес, а брата моево на берег выволокли да обухами и з детьми прибили, а Ершь скачет да пляшет, а говорит: „Едак, де, нашево Обросима околачивают”. Ершь — ведомой вор».

И судии в правду спрашивали и приговорили Лещу с товарищем правую грамоту дать. И выдали Лещу с товарищи Ерша-щетину головою.

Беда от бед, а Ершь не ушел от Леща, и повернулса к Лещу хвостом, а сам почал говорить: «Коли вам меня выдали головою, и ты меня, Лещь с товарищем, проглоти с хвоста».

И Лещь, видя Ершево лукавство, подумал Ерша з головы проглотить, ино костоват добре, а с хвоста уставил щетины, что лютые рогатины или стрелы, нельзе никак проглотить. И оне Ерша отпустили на волю, а Ростовским озером по-прежнему стали владеть, а Ершу жить у них во крестиянех. Взяли оне, Лещь с товарищем, на Ерша правую грамоту, чтобы от нево впредь беды не было какой, а за воровство Ершево велели по всем бродом рыбным и по омутом рыбным бить ево кнутом нещадно.

А суд судили: боярин и воевода Осетра Хвалынскаго моря, да Сом з болшим усом, да Щука-трепетуха, да тут же в суде судили рыба Нелма да Лосось, да пристав был Окунь, да Язев брат, а палачь бил Ерша кнутом за ево вину — рыба Кострошь.[4011] Да судные избы был сторожь Мень Чернышев да другой Терской, а понятых были староста Сазан Ильменской да Рак Болотов, да целовальник переписывал животы и статки[4012] — пять или шесть Подузов[4013] Красноперых, да Сорок[4014] з десеть, да с пригоршни мелково Молю, да над теми казенными целовальники, которые животы Ершевы переписывали в Розряде[4015], имена целовальником — Треска Жеребцов, Конев брат. И грамоту правую на Ерша дали.