Том 2

Ройтман, ко всему прочему, побывал однажды на встрече с Ежовым. Тот откровенно делился с юными энтузиастами опытом увлекательной работы, которая была преступно скомпрометирована либеральными наследниками древнего первочекиста Ивана Грозного на великодержавном российском престоле.

Сразу после встречи с Ежовым юноша Ройтман стал умело сочетать чувственные подслушивания и подсматривания, доводившие его до неистовых сотрясений плоти, с сочинением доносов на похабных совокупленцев.

Дело в том, что во все без искючения исторические эпохи все парочки, особенно представленные в постели хотя бы одним думающим, образованным и интеллигентным человеком, начинают сразу же вслед за законным удовлетворением или же вместо него духовно ублажающие беседы о возвышенном. Совершенно не имеет значения, что именно представляется парочке возвышенным в передышке между взаимообладаниями или в конце опустошающей любовной встречи.

Ройтман был поражен странным фактом. О чем бы возвышенном ни болтали взаимно раскованные парочки и группы людей, разговор, скажем, о тонкостях живописи Хокусаи, неотвратимо переходил на то, из-за чего все мы теперь локти кусаем – на квартирный вопрос, на проблемы ширпотреба, всеобщего разгильдяйства и социального перерождения друзей народа в мурлообразных совбур-жуа.

Но чаще всего разговоры заходили о вредительстве на фабрике презервативов. Многие советские женщины таинственно зачинали, несмотря на использование партнерами сразу двух, а временами и трех предохранительных «спутников», как метко называл народ презервативы задолго до космической эры. Ничто так не расковывало партнеров, как нервные разговоры о продолжающемся вредительстве на «гондонной фабрике».

После них сами собой возникали в постелях такие антисоветские разговорчики, что у Ройтмана волосы вставали дыбом от ужаса. Несложные умозаключения, поддержанные убедительной статистикой, привели его к мысли о том, что истинных советских людей, возможно, не существует в природе вообще.

Буквально каждая парочка, за которой он вел сладострастное гражданское наблюдение, немедленно после причащения к всепотрясающей тайне оргазма принималась бесчестить по любому поводу советскую власть. Потому что ничто так окончательно не сближает не совсем еще сблизившихся людей, как откровеннейший разговор об объективно прекрасном или же об очевидно отвратительном.

Постели казались жуткими столами анатомического театра, на которых раздраконивались по косточкам все мыслимые и немыслимые недостатки мерзкой эпохи, гнусной власти и кровопийцы-правительства…

На встрече с наставницей молодежи Крупской Ройтман передал ей несколько стилистично оформленных и сдержанно прокомментированных записей постельных бесед с указанием адресов и фамилий «откровенцев».

Через несколько дней его вызвали в органы. Начальник горуправления Климов сказал так:

– Вот тебе, Залманыч, папка с делом номер один, про токолы допросов и прочая бюрократическая тряхомудия. Начинай дознание по своим же сигналам. Ты родился чеки стом. Тут у нас природа как-то слегка опередила советскую власть и революцию, из чего следует, что мы, так сказать, в идее существовали всегда, но вылупились официально лишь в наше героическое время. Скрыпни зубами и напряги ки шечный нерв – враг не дремлет, ети его мать…

Между прочим, Ройтман успел выработать для себя довольно тонкую методику выявления вражеской сущности во вроде бы безобидных, на первый взгляд, словечках и выражениях совокупившегося обывателя.

На первом же допросе он огорошил одну молодую учительницу, переспавшую с родителем отстающего ученика, спокойно заданным вопросом:

– Что вы имели в виду, сказав гражданину Сутилину: «Ах, уж лучше синица в руке, чем журавль в небе»? Это было 4 апреля, в 3.30 дня, в Красном уголке межоблутильсырья.

– Я ничего не говорила… Не знаю никакого Красного уголка… Сутилин всего-навсего – мой ученик. Лодырь и похабник. Что все это значит?

– Сейчас вас уведут в камеру. Там и подумайте, что все это значит. Признание облегчит вашу вину. Запирательства бесполезны. Органы также интересует подоплека пессимистической цитации «мечты, мечты, где ваша сладость?»… Вспомнили?… Вы процитировали это, одевая трусы и лифчик за переходящим Красным знаменем того же межоблу-тильсырья.

У первой жертвы Ройтмана подгибались коленки, когда она шла обратно в камеру, проклиная себя за половое сношение с пылким отцом тупого шалопая.

Арестованного Сутилина Ройтман обезоружил в первые же минуты допроса.

– Органам стало известно, что, совершив внебрачное половое сношение – впредь будем называть его внепо-сом, – вы цинично использовали переходящее Красное знамя вверенного вам учреждения с нецензурной гигиенической целью.

– Никогда… никогда… знамя это я трижды целовал при вручении… как же я мог вытирать им муде?