Том 2

– Партию и органы интересует сущность вашего откры тия – раз. Возможность скорейшего его запуска в практи ку – два. Перспективы использования с политико-опера тивными целями – три. Пока все.

– Что со мной будет после того, как я изложу вам суть дела? И что будет с открытием? Ведь его можно использовать с целями нравственными и гуманными, но можно сделать и оружием бесноватой пакостности.

– Вы будете продолжать исследования, возглавив соответствующий закрытый НИИ.

Розенблюм вдруг перестал контролировать свою психику:

– Мне насрать на ваш Госконтроль!… Я не желаю быть

засекреченным!

Л.З. сказал:

– Запомните, Розенблюм, одно: выход у вас есть отсюда, если вы не перестанете выябываться, только вперед ногами. Мы не таким обламывали рога. Ясно? И вам, бэ-зус-лов-но, обломаем…

– Не обломаете… сдерете кожу на пальцах… Боже, насколько совершенней и благородней даже такие части организма в отдельности, как говно и моча, по сравнению с целым человеком… я вас ненавижу… плюю… вперед ногами к проклятому коммунизму… – Розенблюм вдруг расплакался.

– Промокните слезы пресс-папье, буржуазная слякоть, – презрительно сказал Л.З, – Вы хотите, чтобы я пришил вам дело о попытке передачи секретных сведений американской и израильской разведкам?

– Плюю. Пришивайте. Вот что у вас будет внутри дела? Вакуум?

– Повторяю, нам нужно ясное изложение смысла ваших исследований. Почему вы отказываетесь от простого и честного разговора?

– Вы что-нибудь смыслите, генерал, в сульфатах, карбонатах кальция и магния? Брадикинин, каллидин и группа гликопротеидов известны вашему Госконтролю? А о кале вы способны сказать что-нибудь большее, чем то, что кал – это говно?

– Я довольно часто интересуюсь своими анализами, – сказал Л.З., сдерживая бешеное раздражение личной волей, которую он искренне считал чуть менее стальной, чем легендарно-железная воля Сталина.

– Я соглашусь популярно поболтать с вами о моей работе при одном-единственном условии, – сказал Розенб-люм, не скрывая омерзения, испытываемого к собеседни-

ку. – В ваших силах завтра же опубликовать, скажем, во всех центральных газетах очерк о моей работе. Можно без формул. Идея открытия так удивительно проста, что… одним словом, этого будет достаточно.

Л.З., рванувшись через стол, тыльной стороной ладони врезал биологу по лицу. Когда тот, странно улыбнувшись, сплюнул кровь, врезал с маху еще раз и еще, и еще, а потом уже не мог удержаться, под аккомпанемент ройтмановской фразы «бей в глаз – делай клоуна» выскочил из-за стола и начал колотить наглеца чем попало – руками, ногами, пресс-папье, ремнем для точки любимой опасной бритвы.

Розенблюм, постанывая, упал на пол. Лицо закрыл руками. Л.З. в безумном остервенении оттого, что условие ученого делало идиотски ненужной всю эту рискованную тря-хомудию с привлечением к делу Ройтмана, с арестом старого кретина и с симуляцией, сек и сек по оголившейся спине ремнем, враз набравшимся ощутимого тепла от живого тела. Жертва не сопротивлялась. Наоборот – вела себя как-то слишком податливо.

«Провоцирует, сволочь, чтобы я его прикончил и избавил от пыток. Этот номерок не пройдет», – подумал Л.З., пнул ногой в живот Розенблюма и заорал:

– Встать… встать… встать, гаденыш!– Отбросив ре мень, пошел вымыть руки, но не смог включить подачу воды, поскольку все системы АБОУБ действовали только по сиг налу центральной диспетчерской в случае ядерного напа дения НАТО на Москву.

Розенблюм поднялся с пола. Встретил вернувшегося из дачного сортира Л.З. какой-то странной, блаженно-женственной, похабно-призывной улыбкой. Он томно поводил плечами и сладко, словно помадку, слизывал с губы кровь.

Л.З. подумал, что его нагло дрочат, взбесился пуще прежнего и снова набросился на свою жертву.

– Будем говорить?… будем говорить, падла?… иначе я за себя не отвечаю… будем?… будем?…

– Конечно, будем, милый вы мой, – неожиданно спокойно и с нескрываемой ублаженностью сказал Розенблюм. Совершенно не допирая до патологической сущности происходящего, Л.З. удовлетворенно распорядился:

– Приведите себя в порядок. И советую: в будущем – без штучек. Поладить – и в ваших и в наших интересах.

– Мне необходим туалет.

В дачном сортире Розенблюм привел себя в порядок.

Вышел оттуда слегка напудренный и бодрый. В глазах у него поблескивали огоньки ироничного ума и печальной умудренности.

– Извините, генерал, но я бы сейчас с удовольствием позавтракал, – сказал он. – Давайте уж соблюдать священ ные для вас догмы тюремного режима. После завтрака и поговорим…

Л.З. пришлось накрыть на дачной кухне стол, чего он терпеть не мог еще с детства.

С аппетитом лакомясь и премило вскрикивая изредка от боли в разных частях тела, Розенблюм выложил суть своих исследований.