Том 2. Баллады, поэмы и повести

«Вот уж боле недели, как я в тот вольный имперскийГород, который лежит за вашим лесом, приехал;Там был турнир, и рыцари копья ломали усердно.Я не щадил ни себя, ни коня. Подошедши к оградеПоля, дабы отдохнуть от веселой работы, я шлем свойСнял и отдал его щитоносцу; и в эту минутуВижу на ближнем альтане ^*девицу, в богатом уборе,Чудной прелести. Это была молодая Бертальда —Мне сказали — питомица знатного герцога, в ближнемЗамке живущего. Мне показалось, что с ласковым видомСмотрит она на меня, и во мне загорелась двойнаяБодрость; усердно бился я прежде, но с этой минутыДело пошло уж иначе. А вечером с нею одноюЯ танцевал; и так продолжалось во все остальныеДни турнира». В эту минуту почувствовал рыцарьСильную боль в опущенной левой руке; оглянувшись,Видит он, что Ундина, жемчужными зубками стиснувПалец ему, сердито нахмурила бровки, и в глазках,Ярко светившихся, бегали слезки; потом, на ГульбрандаС грустным упреком взглянув, она ему погрозилаПальцем; потом вздохнула, потом наклонила головку.Рыцарь, смутившись, умолк на минуту; потом он рассказ свойТак продолжал: «Бертальда прекрасна, нельзя не признаться;Но чересчур уж горда и причудлива; мне во второй разНравилась мене она, чем в первый, а в третий раз мене,Чем во второй. Однако мне показалось, что болеВсех других я замечен был ею, и это мне льстило.Вот мне вздумалось в шутку ее попросить, чтоб перчаткуМне свою подарила она. «Подарю, — отвечалаС гордой усмешкой Бертальда, — если осмелишься, рыцарь,Съездить один в заколдованный лес наш и верные вестиМне принесешь о том, что в нем происходит». ПерчаткаМне дорога не была; но было бы рыцарю стыдно

Вызов такой от себя отклонить, и я согласился». —«Разве тебя не любила она?» — спросила Ундина.«Я ей нравился, — рыцарь ответствовал, — так мне казалось». —«О! так она сумасшедшая, — вскрикнула громко Ундина,С радостным смехом захлопав в ладоши. — Кто ж не безумныйС милым себя разлучит и его добровольно в волшебныйЛес на опасное дело пошлет? От меня б не дождалсяЭтот лес такой неслыханной почести». — «РаноУтром вчера, — продолжал Гульбранд, улыбнувшись Ундине, —Я отправился в путь. Спокойно сияли деревьяВ блеске зари, полосами лежавшем на зелени дерна;Было свежо; благовонные листья так сладко шептались,Все так манило под сумрак прозрачный, что я поневолеЗлился на глупых людей, которым страшилища в райскомМесте таком могли померещиться. Въехал я в чащу;Мало-помалу все стало пустынно и тихо; густея,Лес предо мной и за мною сдвигался, как будто хватаяТысячью рук волшебных меня. Опасаясь возвратныйПуть потерять, я коня удержал: посмотреть, высоко лиБыло солнце, хотел я; глаза подымаю, и что жеВижу? Черное что-то копышется в ветвях дубовых.Я подумал, что то был медведь; обнажаю поспешноМеч. Но вдруг человеческим голосом, диким, визгливым,Мне закричали: «Кстати пожаловал; милости просим;Мы уж и веток сухих наломали, чтоб было на чем намВашу милость изжарить». Потом, с отвратительно-дикимСмехом оскаливши зубы, чудовище так зашумелоВетвями дуба, что конь мой, шарахнувшись, бросился мимоВскачь, и я не успел разглядеть, какой там гнездилсяДьявол». При имени этом рыбак и старушка с молитвойПерекрестились; Ундина ж тихонько шепнула: «Всего здесьЛучше, по-моему, то, что ты не изжарен, мой милыйРыцарь, и то, что ты с нами. Рассказывай далее». — «Конь мойМчался как бешеный, — рыцарь сказал, — им владеть не имел я

Силы; вдруг перед нами стремнина, и скачет со мной онПрямо в нее; но в самое ж это мгновение кто-тоДлинный, огромный, седой, перерезавши нашу дорогу,Вдруг перед диким конем повалился, и конь, отшатнувшись,Стал, и снова я им овладел. Озираюся — что же?Мой спаситель был не седой великан, а блестящийПенный ручей, бежавший с холма». — «Благодарствую, милый,Добрый ручей», — закричала, захлопав в ладоши, Ундина.Тяжко вздохнув и нахмурясь, рыбак покачал головою;Рыцарь рассказывал дале: «Собрав повода, укрепилсяЯ на седле. Вдруг вижу, какой-то стоит человечекРядом с конем, отвратительный, грязный горбун, земляногоЦвета лицо, и нос огромный такой, что, казалось,Был он длиною со все остальное тело урода.Он хохотал, оскаливал зубы, шаркал ногами,Гнулся в дугу. Я его оттолкнул и, коня повернувши,Был готов пуститься в обратный путь (уж склонилосьСолнце, покуда я мчался, далеко за полдень); но карлик,Прянув как кошка, дорогу коню заслонил, «Берегися, —Я закричал, — раздавлю». Но урод, исковеркавшись снова,Начал визжать: «Сперва заплати за работу; ты в пропастьВместе с конем бы слетел, когда бы не я подвернулся». —«Лжешь ты, кривляка, — сказал я, — не ты, а этот источникНас сохранил от паденья. Но вот тебе деньги; оставь нас,Дай дорогу». И, бросив одну золотую монетуВ шапку уроду, поехал я шибче; но снова явилсяРядом со мной он; я шпорю коня; конь скачет, но сбокуСкачет и карлик, кривляясь, коверкаясь, с хохотом, с визгом,Высунув красный с локоть длиною язык. Чтоб скорееС ним развязаться, бросаю опять золотую монетуВ шапку ему; но с хохотом диким оскаливши зубы,Начал кричать он: «Поддельное золото! золота многоЕсть у меня! погляди! полюбуйся!» И в эту минуту

Мне показалось, что вдруг просветлела земная утроба;Дерн изумрудом прозрачным сделался; взор мой свободноМог сквозь него проницать в глубину; и тогда мне открыласьОбласть подземная гномов: они гомозились, роились,Комкались в клубы, вились, развивались, сгребали металлы,Сыпали в кучи рубин, и сапфир, и смарагд и пускалиВихри песка золотого друг другу в глаза. Мой сопутникБыстро метался то вниз, то вверх; и ему подавалиСлитки огромные золота; мне показав их со смехом,Каждый он в бездну бросал, и, из пропасти в пропасть со звономПадая, все в глубине исчезали. Тогда он монету,Данную мною, швырнул с пронзительным хохотом в бездну;Хохотом, шиканьем, свистом ему отвечали из бездны.Вдруг взгомозилися все и, толпяся, толкаясь, полезлиКверху, когтистые, пылью металлов покрытые пальцыВсе на меня растопорщив; вся пропасть, казалось, кипела;Куча за кучей, гуще и гуще, ближе и ближе…Ужас, меня одолел; дав шпоры коню, без оглядкиЯ поскакал… и не знаю, долго ль скакал; но очнувшись,Вижу, что нет никого; привиденья исчезли; прохладноБыло в лесу, и вечер уже наступил. Сквозь деревьяБледно мелькала тропинка, ведущая из лесу в город.Взъехать спешу я на эту тропинку; но что-то седое,Зыбкое, дым не дым, туман не туман, поминутноВид свой меняя, стало меж ветвей и мне заслонилоПуть; я пытаюсь объехать его, но куда ни поеду,Там и оно; рассердившись, скачу напролом; но навстречуПрыщет мне пена, и ливнем холодным я обдан, и рветсяКонь мой назад; ослеплен, промочён до костей, я бросаюсьВправо и влево, но все не могу попасть на тропинку.Белый никак на нее не пускает меня. ПопытаюсьЕхать обратно — за мной по пятам он, но смирен и волюПуть продолжать мне дает; но лишь только опять на тропинкуВзъеду — он тут, и опять заслоняет ее, и холодной

Пеной меня обдает. Наконец поневоле я выбралТу дорогу, к которой меня он теснил так упорно;Он унялся, но все от меня не отстал и за мноюБледно-туманным столбом подвигался; когда же случалосьМне оглянуться, то чудилось мне, что этот огромныйСтолб с головой, что в меня упирались тускло и зоркоС чудным каким-то миганьем глаза и кивалаВсякий раз голова, как будто меня понукаяЕхать вперед. Но порою мне просто казалось, что этотСтранный гонитель мой был лесной водопад. Наконец я,Выехав из лесу, здесь очутился и встретился с вами,Добрые люди. Тогда пропал и упрямый мой спутник».Рыцарь кончил рассказ свой. «Мы рады тебе, благородныйГость наш, — сказал рыбак, — но пора и о том нам подумать,Как бы тебе возвратиться в город». Ундина, услышавЭти слова, начала про себя тихомолком смеятьсяС видом довольным. То рыцарь заметив сказал ей: «Ундина,Разве ты рада разлуке со мною? Чему ты смеешься?» —«Я уж знаю чему, — отвечала Ундина. — ОтведайЭтот сердитый поток переплыть — верхом иль на лодке,Как угодно — ан нет, не удастся! а морем… давно яЗнаю, что этого сделать нельзя; и отец недалекоВ море уходит с лодкой своею. Итак, оставайсяС нами, рад ли, не рад ли. Вот чему я смеюся».Рыцарь с улыбкою встал, чтоб видеть, так ли то было,Что говорила Ундина; встал и рыбак; а за нимиВслед и она. И подлинно, все опрокинуто былоБурей в лесу; поток разлился, и стал полуостровОстровом. Рыцарь не мог о возврате и думать, и долженБыл поневоле он ждать, пока в берега не вольетсяСнова поток. Возвращайся в хижину рядом с Ундиной,Он ей шепнул: «Что скажешь, Ундиночка? Рада ль, что с вамиЯ остаюся?» — «Полно, полню, — она проворчала,Бровки нахмурив, — не вздумай тебя укусить я за палец,Ты бы не то рассказал нам об этой несносной Бертальде».