Том 2. Летучие мыши. Вальпургиева ночь. Белый доминиканец

Прямой как свечка, продефилировал преображенный лейб-медик мимо обалдевшего Ладислава вниз по лестнице.

Само собой разумеется, дрожки уже ждали во внутреннем дворе, он только бросил ледяное «я знаю» брызжущему новостями камердинеру: «Экселенц! Теперь можно ехать без опаски. Все в соборе, там сейчас коронуют Отакара Ш Борживоя в короли мира».

Узнав в сумерках замкового двора высокую статную фигуру и спокойное, полное достоинства лицо своего господина, кучер почтительно сорвал с головы шапку и занялся каретой.

— Нет, верх не закрывать! — приказал императорский лейб- медик. — Поезжай в Новый свет!

Слуга и кучер застыли.

Однако возражать ни тот, ни другой не рискнул.

В узком переулке над Оленьим рвом дрожки с призрачной соловой конягой вспугнули собравшихся там стариков и детей; вдоль кривой стены пронесся отчаянный крик:

— Солдаты! Солдаты идут! Святой Вацлав, молись за нас! Перед домом № 7 Карличек остановился и шлепнул шорами. В тусклом свете уличного фонаря господин императорский лейб-медик разглядел группу женщин. Они стояли перед запертой дверью, стараясь ее открыть.

Часть из них сгрудилась вокруг чего-то темного, продолговатого, лежащего на земле, — одни склонились над ним, другие с любопытством выглядывали из-за плеч.

Императорский лейб-медик сошел с дрожек, приблизился: бабы боязливо раздались в стороны...

Перед ним на носилках лежала Богемская Лиза.

Глубокая рана зияла на затылке.

Схватившись за сердце, господин императорский лейб-медик покачнулся.

Кто-то рядом сказал вполголоса:

— Говорят, она встала перед южными воротами Града, на пути бунтовщиков; они убили ее.

Он опустился на колени и, сжав в ладонях голову старухи, долго смотрел в ее потухшие глаза.

Потом поцеловал холодный лоб, бережно опустил голову на носилки, поднялся, сел в карету.

Толпа дрогнула. Бабы молча перекрестились...

   — Теперь куда? — дрожащими губами спросил кучер.

   — Прямо, — прошептал императорский лейб-медик. — Прямо. Все время прямо и — прочь...

Дрожки бросало из стороны в сторону сначала влажными, туманными, вязкими лугами, потом мягкими колосящимися пашнями: кучер боялся деревенских проселков — смерть была бы неминуема, заметь кто-нибудь в открытых дрожках сверкающую золотом униформу его превосходительства.

Карличек без конца спотыкался, падал на колени, однако вновь поднимался, понукаемый вожжами.

Вдруг одно из колес провалилось, и дрожки накренились...

Кучер спрыгнул с козел:

— Приехали, будь ты неладна!.. Не иначе как ось гакнулась...Молча, словно это его совсем не касалось, императорский

лейб-медик вышел из кареты и шагнул в темноту.

— Экселенц! Погодите! Вред-то невелик. Экселенц! Экселенц!

Императорский лейб-медик, казалось, не слышал.

Размеренным шагом шел он прямо вперед.

Какой-то склон. Поросшая травой насыпь.

Он вскарабкался наверх.

Низкая проволока; слабый, почти неощутимый ветер гудел в ней тихо и угрожающе.

Императорский лейб-медик шагнул через струну.

Железная дорога убегала в последний отсвет на западном крае ночного неба— как в бесконечность...

Императорский лейб-медик переступал длинными ногами со шпалы на шпалу, — прямо, вперед и вперед...

Ему казалось, что он восходит по бесконечной, горизонтально лежащей лестнице.

Не сводил глаз с далекой точки, в которой сливались рельсы.

— Там, где они пересекаются, — Вечность, — сами собой прошептали его губы. — В этой точке совершается сокровенное преображение! Там, там должен быть Писек.

Почва начала вибрировать.

Императорский лейб-медик отчетливо ощутил, как трепещут под ногами толстые деревянные шпалы.

Шум, как от невидимых гигантских крыл, наполнил воздух...

— Это мои собственные, — совсем тихо пробормотал лейб-медик, — я созрел наконец для полета.

Вдали, в точке пересечения рельсов, возник какой-то черный ком и стал быстро расти.

Навстречу стремительно летел поезд с потушенными огнями, по бокам зловещая красная сыпь, как коралловые бусы, — турецкие фески выглядывавших из вагонных окон боснийских солдат.

— Это тот, кто исполняет желания! Я узнаю его. Он идет ко мне! — восторженно вскричал императорский лейб-медик, вперив неподвижный взор в стремительно приближавшийся локомотив. — Я благодарю Тебя, мой Бог! Ты послал его мне!

В следующее мгновение он был растерзан машиной...

Глава 9

Барабан Люцифера

Поликсена стояла в ризнице часовни Всех Святых градчанского собора. Погрузившись в воспоминания, она равнодушно предоставила Божене и какой-то незнакомой служанке облачать себя в ветхое, пахнущее плесенью одеяние; затканное потускневшим жемчугом, золотом и драгоценными камнями, оно было извлечено из разграбленной сокровищницы. Его надели прямо на белое весеннее платье и теперь при свете высоких, толщиной в руку, свечей подгоняли булавками по ее стройной фигуре.

Как во сне прошли для Поликсены последние дни.