Разговор велся о пустяках, и только четыре отрывка разговора следует отметить. Говорили о России и власти советов. Мистер Смит, изучавший русский язык, в комбинации слов – власть советов – нашел филологический, словесный нонсенс: совет – значит пожелание, чаще хорошее, когда один другому советует поступить так, а не иначе, желает ему добра, советовать – это даже не приказывать, – и, стало быть, власть советов – есть власть пожеланий, нонсенс. – Бмельян Бмельянович походил на лягушку в своих очках, он был очень неспокоен. – Он высказал мысль о том, что исторические эпохи меняются, что сейчас человечество переживает эпоху перелома, и перелома, главным образом, духовной культуры, морали; люди старой эпохи, и он в том числе, должны погибнуть, но они – имеют же человеческое право дожить свой век по-прежнему и доживут его, конечно. Емельян Бмельянович рассказал, что у его знакомого, бывшего генерала, сохранилась княжеская коллекция порнографических открыток, которая продается. Мистер Смит отказался от покупки. – Затем, перед самым уходом, Емельян Бмельянович рассказывал о быте, нравах и этнографических особенностях русских крестьян, – о том, что сейчас, весной, крестьянские девушки и парни, ночами на обрывах у рек и в лесах, устраивают игрища, моления языческим богам, как тысячу лет назад, – и он, Емельян Бмельянович, пригласил мистера Смита завтра поехать за город посмотреть эти игрища, – Роберт Смит согласился. – Сейчас же после этого разговора Емельян Бмельянович заспешил и ушел, спрятав голову в грудь пиджака. Мистер Смит сам отпер ему парадное, – была ясная апрельская ночь, уже за полночь, над домом напротив светил месяц, в последней четверти. Шаги Емельяна Емельяновича мелким эхом заглохли в проулке. Обыденный час сна прошел, и мистер Смит почувствовал, что ему не хочется спать, что он очень бодр, что ему надо пройтись перед сном. Мистер Смит прошел проулками, улицей Герцена – древней Никитской – к Кремлю. Улицы были пустынны, пахло навозом и весенней прелью, был едва приметный мороз. Звезды были четки и белы. Меркнул месяц в очень синем небе. Из-за деревьев Александровского сада Кремль выглянул русской Азией, глыбой, оставшейся от древности. От Кутафьи-башни мистер Смит пошел Александровским садом, у Боровицких ворот заметил двух всадников в шапках как шлемы, один сидел на лошади, другой стоял, опираясь на луку, лошади были маленькие и мшистые, сторожевые в шлемах, с пиками и винтовками – громоздки, – и опять подумал о русском древневековьи. Тоскливо перекликались ночные сторожевые свистки. Мистер Смит повернул обратно, шел переулками. Пели на дворах, в переулках петухи и лаяли собаки по-весеннему гулко и заунывно, как в Константинополе. – Дом, где жил мистер Смит, безмолвствовал. Мистер Смит прошел в кабинет, свет месяца падал на стол и ковры, – и тогда Роберт Смит вдруг – не понял, а почувствовал, – что ключ к пониманию России и Революции Русской, – и к миру – найден. Показалось, что йог Бен-Саид вошел в кабинет, и он, йог, крестьянин Самарской губернии, объяснивший тайны черной магии, как глотать огонь, ходить по гвоздям, отрезать себе палец, быть наковальней, – и не объяснивший тайн гипнотизма, – йог Бен-Саид, в сюртуке и лаковых ботинках, – и был ключом..