Читаем Том 2. Машины и волки полностью

Что такое – машина? и кто такой – пролетарий?.. Конечно, машина – метафизика, и, конечно, машина больше Бога, строит мир. Но весь мир на крови: и что кровь машины? – и кто такой пролетарий? – В Египте, в Ассирии, Вавилоне – откуда пошли, дошли до наших дней, затерялись в веках, – звездочеты, астрологи, маги, монахи, волхвы, алхимики, масоны, запутав историю человечества метафизикой – запутав столетья, запутавшиеся в столетьях, – они вели мир, – у Бога был двор, и у каждого двора были сотни божьих служителей, – конечно, не назовешь божий двор заводом и сотню причетников – рабочими, – но Бог, стоящий в святилище, уходил от реальностей в вещь в себе, в нереальность, в мистику. – Ну, вот, – весь мир на крови – и: что кровь машины? – Надо пройти на завод через заводские ворота. Ты отрезан от мира забором. Завод черен, завод в копоти, завод в саже, завод дымит небу. Ночью блестит завод сотнями электрических светов. Поле, цветы, небо, песни, пахарь – позади. Стоят корпуса, стоят цеха. Дым, копоть и визг железа. Но вот где-то, в турбинной, где динамо (на каждый десяток один – масленщик – гибнет, волей своей бросаясь в маховик, вращеньем своим манящий, гипнотизирующий, обезволивающий в смерть, как взгляд удава), – человек – инженер – поворачивает рычаг, и весь завод дрожит, дышит и живет: от маленького гвоздя в шкиве до дизельного карбюратора – одно, одна машина, одна воля. Конечно – метафизика, конечно – мистика, – где поп – инженер, а рабочие – служки у Бога. И тот, кто поймет оторванность от цветов и полей, и пахаря, кто почует сиротство свое перед стихией машины, им же пущенной, и победит это сиротство, и поборет волю в смерть под маховиком, кто – растворив, претворит это в себе, – тот – пролетарий! Этот, принесший в мир машину, которая стала сильнее его воли, – черный, в копоти, в масле, – если будет знать о звездочетах и алхимиках, поймет, – что он их брат, ибо у машины, как у Бога, нет крови. Этот – своей алхимией – сместил алхимика и так же затеряется в веках, как дьяконы Астарты, которые в святом святых подкрашивали Бога, – затеряется своей метафизикой. Их немного, этих причетников машины, они – коммунисты, они пролетарии. И еще: те у Бога должны были томиться в лености и леностью искать забвенья в звездах – эти у машины должны трудиться, им не до звезд, – миры звезд они победят машиной . . . . . . . . . .

– …Послушай!.. Октябрь пришел восстаньем, бунтом, буем –…Веками шла Россия в перелесках, болотами, проселками, – страшная страна, в разбое, в леших, в ведьмах. Россия заложилась – бегством: сначала побежали мы от киевщины, от уделов, – потом бегали от православья, от царей, от бар, – всегда бежали от строительства и государственности. Цари сели на Оку и помосковье собрали, собирали Русь – дыбами, надолбами, монастырями, заставами, нагайками. Припомни, или ты не знаешь, – Московская Россия – вся была – как притвор церковный, как церковь, от женского кокошника, как купол – до культуры из-за Иконоспасского монастыря… И все же – бежала Русь на Дон, на Волгу, на Украину, за Урал… И всегда гуляли по России Разины и Пугачевы… В семнадцатом году гуляли по Руси они же, и теперь еще гуляют, еще гуляет Стенька Разин. Это он – враг городам, это он грабит заводы, – это он запел старинные песни, встряхнул старинными поверьями, зажег лучину, повалил поезда под откосы, побежал с фронтов, засорил вошью и тифом, – он, мужик, – большевик!.. Нацинальная русская душа – страшная над Россией метель!., все разбросает, если… Послушай, – какая тишина!.. Ты спишь? – прислушайся!.. Слышишь? слышишь в вихревую эту метель, в корявую, кровяную, полыхающую заревами удалую, разбойничью, безгосударственную, – вмешалась, вплелась черная чья-то рука, жесткая, стальная, как машина, государственная, – пять судорожно сжатых пальцев, черных, в копоти, сжимающих все до судороги, – она взяла под микитки и Россию, и русскую метелицу, и мужика, – сжала до хрипоты, – это она захотела строить, – строить, – слышишь, – строить!.. Никто не понимает, – это мы, пролетарии, – это мы – машинная Россия, это – заводы, заводская Россия надевает на свои хребет пугачевщину, болота, лучину, поповщину… Всю Россию мы построим заводам, – это мы будем делать правду, справедливость, хлеб и воду – трудом – на заводах . . . . . . . . . .

Перейти на страницу:

Все книги серии Б.А.Пильняк. Собрание сочинений в шести томах

Похожие книги

Общежитие
Общежитие

"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.

Владимир Макарович Шапко , Владимир Петрович Фролов , Владимир Яковлевич Зазубрин

Драматургия / Малые литературные формы прозы: рассказы, эссе, новеллы, феерия / Советская классическая проза / Самиздат, сетевая литература / Роман
Прощай, Гульсары!
Прощай, Гульсары!

Уже ранние произведения Чингиза Айтматова (1928–2008) отличали особый драматизм, сложная проблематика, неоднозначное решение проблем. Постепенно проникновение в тайны жизни, суть важнейших вопросов современности стало глубже, расширился охват жизненных событий, усилились философские мотивы; противоречия, коллизии достигли большой силы и выразительности. В своем постижении законов бытия, смысла жизни писатель обрел особый неповторимый стиль, а образы достигли нового уровня символичности, высветив во многих из них чистоту помыслов и красоту душ.Герои «Ранних журавлей» – дети, ученики 6–7-х классов, во время Великой Отечественной войны заменившие ушедших на фронт отцов, по-настоящему ощущающие ответственность за урожай. Судьба и душевная драма старого Танабая – в центре повествования «Прощай, Гульсары!». В повести «Тополек мой в красной косынке» рассказывается о трудной и несчастливой любви, в «Джамиле» – о подлинной красоте настоящего чувства.

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Русская классическая проза / Советская классическая проза