Том 2. Стихотворения 1961–1972

Били Мейерхольда — ежедневно,он же только головой качалвяло, а не гневно.В голосе утратился металл.Жизнь всю жизнь ему казалась театром.Режиссер был властен, словно бог.Раньше был он сильным, ловким, тертым.А теперь он ничего не мог.Жизнь, которая почти прошлапод морской прибой аплодисментов,стала вдруг под занавес пошла,коротка, в масштабе сантиметров.Как-то добивали старика,заседали, били, нападали.

Эта цель казалась так легка:бабы из рогаток попадали.Расскажу про, может быть, последнююрежиссерскую находку.Пользуюсь писательскою сплетнею.Шла очередная сходка.Слово попросила Зивельчинская.Слово в ту эпоху было дело.Тощей и дешевой зубочисткоюэта дева старая глядела.Сбросив шубку жестом элегантным,руки не забыв горе воздеть,шла к трибуне смерти делегатка,юбку позабывшая надеть.Шла она в лиловых трикотиновых,

в продававшихся тогда штанах.В душном зале, в волнах никотиновыхсмех звучал активнее, чем страх.Смех звучал, звучал, звучал,видя ту сиреневую гадость.А для Мейерхольда означалэтот случай маленькую радость.— Существо, — сказал старик, —среднего, по-видимому, рода.Говорит от имени народа.К этому я, собственно, привык.Но народ из двух родов —женского и плюс к тому мужского —состоит, и существа такого

нет меж наших сел и городов,быть не может.                      — Существо, — он повторял,Мейерхольд, Всеволод Эмильич,и язвительнейший взор вперялв эту растерявшуюся мелочь.Двадцать лет прошло — и ничего,встречу в клубе эту старушонку,сразу вспомню                        бешено и звонкосказанное слово: существо.

ДОВЕРИТЕЛЬНЫЙ РАЗГОВОР

— А на что вы согласны?— На все.— А на что вы способны?

— На многое.— И на то, что ужасно?— Да.— То, что подло и злобно?— Конечно.От решимости вот такой,раздирающей смело действительность,предпочтешь и вялый покой,и ничтожную нерешительность.— Как же так на все до конца?— Это нам проще простого.— И отца?— Если надо — отца.— Сына?— Да хоть духа святого.

«Было право на труд и на отдых…»