Годом позднее развернутый отклик на поэму был дан В. Л. Львовым-Рогачевским: «Сергей Есенин отозвался на революцию в 1918 г. в сборнике “Красный звон” целым рядом прекрасных стихотворений, проникнутых красотой ярких и необычных своих образов, согретых огнем неподдельного вдохновенья. Лучшим из этих стихотворений была былина о Марфе Посаднице, стильная, величественная и ударяющая по сердцам с неведомою силой... Это изумительное по строгой красоте стихотворение... показывало, какие возможности предстояли молодому поэту, которому в 1914 г. было всего 19 лет» (Львов-Рогачевский В. «Поэзия новой России: Поэты полей и городских окраин», М., 1919, с. 53–55). Почти в тех же выражениях («изумительная по силе и яркости») говорил о «балладе о Марфе Посаднице» В. В. Сиповский в своей книге «Поэзия народа: Пролетарская и крестьянская лирика наших дней» (Пг., 1923, с. 116).
Статья В. П. Правдухина «Искусство в стихии революции» содержит примечательное наблюдение общего характера, подкрепленное отсылкой к «Марфе Посаднице»: «Пролетариат еще не дал поэта своей эпохи. Поэты, вышедшие из крестьян, — Клюев, Есенин в первую пору своего творчества, Орешин, Клычков, сибирский поэт Ерошин гораздо больше дали поэзии... Сила поэтов в народных, просто человеческих образах, так, сила Есенина в поэме “Марфа Посадница” рождается потому, что он сумел революцию соединить с древнерусскими мотивами — с новгородской Марфой Посадницей» (журн. «Сибирские огни», Новониколаевск, 1922, № 1, март-апрель, с. 142).
Своего рода развитие этого тезиса дал А. К. Воронский: «Кротость, смирение, примиренность с жизнью, непротивленство <...> уживаются одновременно с бунтарством, с скандальничеством и прямой поножовщиной. <...> Все, что шло у Есенина отсюда, побуждало его писать в противовес елейным акафистам. В юношеской поэме “Марфа Посадница” Есенин призывает вспомнить завет Марфы, “заглушить удалью московский шум”, заставить царя дать ответ, разбудить Садко с Буслаем, чтобы с веча вновь загудел колокол. Все это звучит совсем не по-дедовски» (Кр. новь, 1924, № 1, январь-февраль, с. 275).
В 1925 году, повторив за В. Л. Львовым-Рогачевским и В. В. Сиповским общую характеристику поэмы («прекрасное, сильное стихотворение»), Б. Маковский писал: «Но уже здесь... выявляется характерное для Есенина как для крестьянского поэта. Это — власть “дедовских преданий”, засилие религиозного чувства. Марфа переписывается с богом, в качестве почталионов ей служат голуби — символ смирения и кротости» (газ. «Полесская правда», Гомель, 1925, 17 мая, № 111). Отмеченная критиком тенденция получила в редакционном послесловии к его статье более жесткую оценку: «...религиозный национализм продолжает лежать в основе чувствований Есенина...» (там же). Поэт был знаком с этими суждениями — вырезка из «Полесской правды» есть в Тетр. ГЛМ.
Под именем
Микола
Бирж. вед., 1915, 25 августа, № 15047; Р16
; Р18; Рж. к.; Р21; Грж.Печатается по наб. экз. (вырезка из Грж.).
Датируется по Рж. к., где дата (1915) проставлена автором (о степени достоверности авторских датировок в Рж. к. см. в преамбуле к комментариям наст. тома). По свидетельству И. В. Евдокимова, в его распоряжении был экземпляр Р16
с другой авторской датой написания поэмы: «Август 1914 г.» (Собр. ст., 4, 378). В наб. экз. — помета: «1913».