Том 2. Стихотворения (маленькие поэмы)

Гибель несет освобождение, а долгий срок до встречи сокращается верой в преображение. <...> Трагедия современности не ослабила в народных поэтах чувства земли-родины. Они видят ее озаренной небесным светом и не раскрывают нам всей сложности трагедии, мысля ее как логическое развитие христианского фатализма. И это не случайно. Люди земли, они крепко стоят на ней: для тех, кто крепко связан с землей, с миром, фатализм является наиболее естественным выражением их мироощущения, и трагедия — такое же явление в ряду прочих мировых явлений, как листопад, осень, смена времен года, рождение, расцвет и смерть...» («Слово и культура: Сб. критич. и философских статей». М., 1918, с. 82).

Характерно, что после берлинского переиздания в 1920 г. «Пришествия» и других поэм Есенина 1917 года (Триптих) появился отклик М. Л. Слонима, где время написания этих произведений было отождествлено со временем их появления в печати: «После прекрасной поэмы Ал. Блока “Двенадцать” уподобление революционной России воскресающему Христу стало излюбленной темой той “Мессианистической” поэзии, которая пышно расцвела сейчас в советской России. <...> Сергей Есенин... называет Русь “приснодевой — осынившей дол”. Он верит, что новый спаситель родится на полях России» (газ. «Воля России», Прага, 1921, 3 февраля, № 119; подпись: М. Сл.; ср. также отзыв Ф. В. Иванова — газ. «Голос России», Берлин, 1921, 20 июля, № 714). Парижский критик В. Мацнев писал: «В песнях Есенина много не только любопытного, но и значительного, но все это с огромной дозой бесстыжества, лукавства, распутиновщины. Как и Есенин, мы верим в “Преображение”, но придет оно тогда, когда такие вожди и певцы народа, как он с Клюевым и те, кому они служат, исчезнут, как болотные огни, когда Россия действительно прозреет, а пока скажем словами Есенина: “Опять Его вои // Стегают плетьми // И бьют головою // О выступы тьмы”» (газ. «Общее дело», Париж, 1921, 17 января, № 186).

На родине же по выходе Триптиха и П₂₁ критики, опираясь на «Пришествие», вменили в вину Есенину религиозность: по словам П. Д. Жукова, Есенин «все еще плутает среди трех сосен отжившего православия» (журн. «Зори», Пг., 1923, № 2, 18 ноября, с. 10). Примерно в том же духе высказался и Н. Н. Асеев (ПиР, 1922, кн. 8, ноябрь-декабрь, с. 40).

В. Ф. Ходасевич писал о «Пришествии»: «...силы и события <...> даны им <Есениным> в образе воинов, бичующих Христа, отрекающегося Симона Петра, предающего Иуды и, наконец, Голгофы. Казалось бы, дело идет с несомненностью о Христе. В действительности это не так. Я внимательно перечел революционные поэмы Есенина, предшествующие “Инонии”, и вижу, что все образы христианского мифа здесь даны в измененных (или искаженных) видах, в том числе образ самого Христа. <...>...в полном согласии с основными началами есенинской веры, мы можем расшифровать его псевдохристианскую терминологию и получим следующее:

Приснодева=земле=корове=Руси мужицкой.

Бог-отец=небу=истине.

Христос=сыну неба и земли=урожаю=телку=воплощению небесной истины=Руси грядущей» (журн. «Современные записки», Париж, 1926, <кн.> XXVII, с. 306–307).

О роли Андрея Белого (Бориса Николаевича Бугаева; 1880–1934) в творческом становлении Есенина см. наст. изд., т. 1.

Дождевыми стрелами... пронзенный... — Перифраза строк «Моления» Даниила Заточника, взятых Есениным как эпиграф к циклу «Стихослов» в Ск-2 и Кр. звоне (соответствующую цитату из «Моления» см. выше в комментарии к «Марфе Посаднице»).

Опять Его вои // Стегают плетьми

. — Ср.: «Тогда плевали Ему в лицо и заушали Его; другие же ударяли Его по ланитам» (Мф. XXVI, 67).

«Я видел: с Ним он // Нам сеял мрак!» // «Нет, я не Симон... // Простой рыбак»... // То третью песню // Пропел петух. — Эти слова имеют источником известный новозаветный эпизод отречения от Иисуса Христа его ученика Петра (Симона Петра) прежде, чем петух возвестит зарю (Мф. XXVI, 69–73; Мк. XIV, 66–72).

Лестница к саду твоему // Без приступок. — Речь идет о лестнице (лествице), ведущей в рай; именно «без приступок» обычно изображалась она на лубочных картинках с соответствующим сюжетом (Ровинский: Атлас, III, № 774; № 1346, карт. 7). Впрочем, А. М. Авраамов усмотрел в «лестнице без приступок» иной образ, поскольку поместил эти есенинские слова среди тех строк поэта, которые, по мнению критика, обозначают месяц или луну (в его кн. «Воплощение: Есенин — Мариенгоф», М., 1921, с. 24).

Симоне Пётр — обращение к ученику Иисуса, причем первое его имя дано в звательном падеже («Симоне»), а второе — в обычной форме именительного падежа единственного числа (о раннем варианте этих слов — «Симоне Пётро» — см. выше).

...Вздыбился мрак. // Вышел... // Рыжий рыбак. — По мнению А. М. Авраамова (там же), и здесь у Есенина имеется в виду месяц.