Маршалам такое желание было чуждо. Слух о том, что император отказывается отречься в пользу своего сына, проник в штабы и вызвал здесь крайнее недовольство. 4 апреля, после парада, Ней, Лефевр, Макдональд, Монсей и Удино последовали за императором в его кабинет, где уже находились Бертье, Бассано, Коленкур и Бертран. Ней, выступив от имени своих товарищей, заявил Наполеону, что он должен отречься от престола. Наполеон, сохраняя хладнокровие, изложил свой план кампании и пытался убедить маршалов. Спор становился все более оживленным. Ней вспылил и грубо заявил, что армия не пойдет на Париж, что она «послушается только своих генералов». Гренадеры заняли дворец. Наполеон знал, что ему стоит только дать приказание дежурному офицеру — и маршалы, дерзнувшие угрожать ему, будут немедленно арестованы. Но поведение его старых соратников еще больше огорчило, чем разгневало императора; его сердце преисполнилось горечи. Он сухо отпустил маршалов и, оставшись один с Коленкуром, написал заявление об условном своем отречении в пользу Наполеона II, под регентством Марии-Луизы.
Наполеон поручил Коленкуру, Нею и Макдональду отвезти этот акт русскому царю и добиться провозглашения регентства; в Эссоне к ним в качестве четвертого уполномоченного должен был присоединиться Мармон, герцог Рагуз-ский. Но Мармон поступил хуже, чем другие маршалы. Соблазнившись посулами роялистских эмиссаров, он письменно обязался доставить свой корпус в линию австрийских позиций; он отдал все нужные распоряжения для того, чтобы этот переход был произведен ночью, когда несчастные солдаты, жертвы этой измены, ни о чем не могли бы догадаться до окружения неприятелем. Когда император назначил Мармона уполномоченным, последний, перед тем как уехать в Париж, приказал дивизионным командирам своего войска приостановить движение и не трогаться с места до его возвращения из Парижа. Однако, считая себя слишком скомпрометированным, чтобы предстать перед царем, он отказался сопровождать Коленкура и двух маршалов на аудиенцию, которая была им дана в ночь с 4 на 5 апреля.
Ней, Коленкур и Макдональд горячо ходатайствовали об учреждении регентства. Царь колебался. Он отложил ответ на завтра. 5 апреля, когда трое уполномоченных снова вошли в кабинет, царь сказал им: «Господа, прося меня о регентстве, вы ссылаетесь на непоколебимую преданность войск императору; так вот: авангард Наполеона только что перешел на нашу сторону. В эту минуту — он уже на наших позициях».
Дело в том, что генералы 6-го корпуса, устрашенные мыслью, что им доверена такая тайна, самочинно произвели предположенное движение и в отсутствие герцога Рагузского осуществили намеченное им предательство. «Я отдал бы руку, чтобы этого не случилось», — сказал Мармон. — «Руку! — сурово отвечал ему Макдональд, — скажите: голову, и это будет только справедливо». Мысль о регентстве была оставлена. Наполеон, все еще желавший решить спор оружием, выражал желание уйти за Луару. Целые сутки боролся он с противодействием окружающих; наконец, днем 6 апреля он написал акт отречения: «Ввиду заявления союзных держав, что император Наполеон является единственным препятствием к восстановлению мира в Европе, император Наполеон, верный своей присяге, заявляет, что он отказывается за себя и своих наследников от престолов Франции и Италии, ибо нет личной жертвы, не исключая даже жертвы собственной жизнью, которую он не был бы готов принести во имя блага Франции».
В тот же день Сенат провозгласил королем Людовика XVIII. Казалось, только герцог Бассано, несколько адъютантов и кое-кто из генералов знали о том, что Наполеон еще жив. Почти все генералы и высшие сановники Империи наперебой спешили публично выразить свое восхищение мероприятиями временного правительства и заявить о своей преданности королю. Наполеон оставался почти один в своем опустевшем дворце в Фонтенебло. В ночь с 12 на 13 апреля он сделал попытку отравиться; но яд, который он носил при себе со времени отступления из Москвы, потерял силу. Он решил жить и подписал так называемый Фонтенеблоский договор, признававший за ним суверенные права над островом Эльбой. Цезарю подарили державу Санхо-Пансы!
В полдень 20 апреля во дворе Белого Коня Наполеон простился со своей старой гвардией. Ветераны уже не кричали: «Да здравствует император!», но их искаженные болью лица, глаза, полные слез, и угрюмое молчание, прерванное всхлипываниями в ту минуту, когда он обнял побежденное знамя, выразили всю любовь, всю скорбь, весь гнев армии.
ГЛАВА XII. ПЕРВАЯ РЕСТАВРАЦИЯ И ВОЗВРАЩЕНИЕ НАПОЛЕОНА С ОСТРОВА ЭЛЬБЫ