Том 2. Время Наполеона. Часть вторая. 1800-1815

Сент-Уанский манифест.

Талейран, заявивший, что только Бурбоны олицетворяют определенный принцип, относился к ним, однако, с некоторым недоверием. Поэтому он счел нужяым заручиться известными гарантиями. Акт, проведенный им в Сенате 6 апреля и постановлявший, что «на престол Франции свободно призывается Людовик-Станислав-Ксавье», представлял собою настоящую конституцию; в нем было сказано, что провозглашение Людовика королем Франции произойдет после принесения им присяги в том, что он сам будет соблюдать конституцию и обеспечит соблюдение ее другими. Граф д'Артуа, самочинно объявивший себя королевским наместником, вступил 12 апреля в Париж, не будучи о|ициально признан в этом звании. Сенат желал, чтобы принц предварительно принял именем своего брата новую конституцию. Граф д Артуа, признававший только «божественное право», не соглашался на это. Чтобы сломить его сопротивление, понадобились категорические настояния русского императора. 14 апреля граф д'Артуа покорился и принял Сенат в Тюильрийском дворце. Он сказал сенаторам: «Я не получил от короля полномочий принять конституцию, но я знаю его чувства и не боюсь вызвать его неодобрение, если заявлю от его имени, что он готов признать основы этой конституции».

Во всем, что сказал граф д Артуа, не было ни одного искреннего слова. Две недели спустя он отправил навстречу королю, высадившемуся 24 апреля в Кал, графа Брюгского с тем, чтобы посоветовать Людовику не принимать конституцию. Король именно так и собирался поступить. Роялисты твердили ему, что он может на все отважиться и обязан это сделать. Несмотря на просьбы и увещания Талейрана, которому он в сущности обязан был короной, он отверг какие бы то ни было уступки. Александру I снова пришлось вмешаться. Уступая по существу, чтобы только спасти внешнюю форму, Людовик XVIII согласился обеспечить публичным актом конституционные свободы, решительно отвергнув конституцию, которую пытался навязать ему Сенат. Манифест 2 мая подчеркивал это различие. «Мы, Людовик, милостью божией король Франции и Наварры, решив принять либеральную конституцию и не считая возможным принять такую конституцию, которая неминуемо потребует дальнейших исправлений, созываем на 10 число июня месяца Сенат и Законодательный корпус, обязуясь представить на их рассмотрение работу, которую мы выполним вместе с комиссией, выбранной из состава обоих этих учреждений, и положить в основу этой конституции представительную форму правления, вотирование налогов палатами, свободу печати, свободу совести, неотменимость продажи национальных имуществ[110]

, сохранение Почетного легиона…»

Этот так называемый Сент-Уанский манифест был напечатан в Монитере. На другой день Людовик XVIII совершил свой въезд в Париж при колокольном звоне и пушечных салютах. Так совершилась «реставрация» Бурбонов, настолько неожиданная в этот последний год Империи, что ее не без основания можно было назвать чудом[111]

.

Общественное мнение.

Монархия была встречена одной десятой населения с восторгом; три десятых примкнули к ней из благоразумия; остальные французы, т. е. большая их часть, колебались, относясь к ней с недоверием, скорее даже враждебно. И однако монархия имела возможность привлечь общественное мнение на свою сторону. У нее было много противников, но сплоченной оппозиции не существовало. Надо было не допустить образования этой оппозиции.

Подписание мира и обнародование хартии не произвели большого впечатления на общество. Этот столь желанный мир фактически существовал уже два месяца. К нему привыкли, не без основания считая его уже упроченным. Таким образом, обнародование договора не сообщило французам ничего нового, кроме разве тех тяжелых требований, которые были предъявлены к ним победителями. Что касается конституционной хартии, то основные ее принципы содержались уже в Сент-Уанском манифесте; поэтому не приходилось рассчитывать на то, чтобы вторично поразить умы торжественным возобновлением обязательств, имевших за собой уже двухмесячную давность. Все возвещенные в конституции гарантии не являлись неожиданными. Более неожиданными являлись статьи 38 и 40 хартии, которые сводили число лиц, пользующихся активным избирательным правом, к 12 000—15 000, а число лиц, наделенных пассивным избирательным правом, к 4000–5000, так что многие из членов палаты депутатов, в частности ее председатель Феликс Фоль-кон, утратили право быть избранными. Неожиданными являлись также слова «уступка» (concession) и «пожалование» (octroi), вставленные в хартию, и своеобразное выражение, которым она заканчивалась: дана в Париже в год от рождества христова 1814-й, царствования же нашего в девятнадцатый.