Том 22. Истина

В своих первых беседах с издателями «Пти Бомонтэ» брат Горжиа наболтал лишнего. Несомненно, его начальство не успело ему внушить свою версию, да и сам он был достаточно умен, чтобы понимать ее несостоятельность. Горжиа считал, что нелепо, при наличии найденного экземпляра прописи с его собственным росчерком, отрицать, что она подписана им. Никакие эксперты в мире не могли опровергнуть этого несомненного факта. Поэтому он выдвинул свою версию, более разумную, в которой частично признавалась истина, — он будто бы остановился на минуту у окна Зефирена, ласково поговорил с убогим мальчиком и даже пожурил его, заметив, что у того на столе лежит пропись, которую он без разрешения принес из школы; затем снова начиналась ложь: мальчик при нем затворил окно, и он ушел, а Симон, совершив гнусное преступление, по наущению дьявола, воспользовался этой прописью и снова распахнул окно, чтобы подумали, что убийца выскочил оттуда. Этот рассказ, помещенный в газете с указанием, что он получен из надежного источника, был на следующий же день энергично опровергнут самим братом Горжиа, который явился с этой целью в редакцию. Он поклялся на Евангелии, что в день преступления вернулся домой, не заходя никуда, и признал подпись на прописи подделкой, как это сделали эксперты. Ему пришлось придерживаться версии своих начальников, чтобы они его не покинули и не отказались вызволить из беды. Правда, Горжиа пожимал плечами и ворчал, считая выдумку чересчур глупой, но все же подчинился, хотя и видел, что в будущем катастрофа неминуема. Брат Горжиа великолепно играл свою роль — он нагло врал, у него был насмешливый и независимый вид. Ведь он опирался на самого господа бога и лгал для спасения святой церкви, в твердой уверенности, что отпущение смоет все его грехи. Он даже мечтал о мученическом венце — за каждый гнусный поступок, совершаемый во имя веры, он будет вознагражден в царстве небесном. Он стал послушным орудием в руках брата Фюльжанса, которым управлял из-за кулис отец Филибен, выполнявший, в свою очередь, указания отца Крабо. Они решили все отрицать, даже самое очевидное, опасаясь, что малейшая брешь в священной ограде конгрегации со временем вызовет неизбежное крушение; если их версия представлялась абсурдной людям, умеющим мыслить логически, она должна была встретить признание у народа, у стада верующих, по отношению к которым они позволяли себе все, что угодно, зная их безграничную доверчивость.

Таким образом, конгрегация перешла в наступление, не дожидаясь разоблачения брата Горжиа; особенно старался, проявляя неумеренное рвение, брат Фюльжанс, директор католической школы. Казалось, в минуты сильного волнения в нем оживал его отец, психиатр, умерший в доме умалишенных. Крайне импульсивный, взбалмошный, он был во власти тщеславных, пустых бредней, мечтал оказать церкви блистательную услугу и сделаться главой ордена. После процесса он утратил остатки здравого смысла, увидев в деле Симона случай обрести долгожданную славу, а теперь, когда об этом вновь заговорили, брат Фюльжанс попросту безумствовал. Он носился по улицам Майбуа, маленький, черноволосый, тщедушный, в развевающейся черной сутане, словно подхваченный порывом бури. Он страстно защищал свою школу и призывал бога в свидетели голубиной чистоты Братьев, своих помощников. Скверные слухи, ходившие некогда про двух Братьев, которые были якобы скомпрометированы и поспешно убраны, и прочие россказни, — все это клевета и дьявольские козни. Возможно, он делал свои пламенные, противоречащие истине заявления вполне искренне, поскольку сам витал где-то за пределами здравого смысла. Однако груз неправды придавил его, он вынужден был громоздить одну ложь на другую и делал это с каким-то набожным ожесточением, врал напропалую из любви к богу. Ведь сам он был девственником, боролся с постыдными соблазнами. И он клялся с пеной у рта, что все братья его ордена хранят девственность и не поддаются искушению; он не признавал за мирянами права их судить, пастве были недоступны тайны религии. Если брат Горжиа согрешил, он отвечал только перед богом, а не перед людьми. Монах не подлежит мирскому суду. В своем стремлении быть на первом плане брат Фюльжанс, направляемый умелой и невидимой рукой, мчался без оглядки и смело брал на себя всю ответственность.