Том 3. Non-fiction

В свое время, когда все сходили с ума от песен «Наутилуса Помпилиуса», я представляла автора стихов таким мрачным тощим меланхоликом с суицидальными задатками. А он оказался крепким сангвиником со здоровым цветом лица. Каким образом человек такой наружности может писать тексты типа: «Я пытался уйти от любви,/ Я брал острую бритву и правил себя,/ Я укрылся в подвале, я резал/ Кожаные ремни, стянувшие слабую грудь…» и так далее? Об этом и о многом другом мы беседовали с поэтом, переводчиком и издателем Ильей Кормильцевым, с которым оказались в одном купе по пути не только во Львов, на книжный форум, но и обратно.

Юлия Рахаева

ИК: Всеми перечисленными вами признаками Белого Пьеро в полной мере обладает автор музыки Вячеслав Бутусов. Клоуны — самые грустные люди на Земле. И наоборот. Нет прямой параллели между творчеством и творцом.

ЮР: Вы поэт, переводчик, модный издатель. А по профессии?

ИК:

Химик. Точнее, биохимик.

ЮР: А переводчик с английского вы тогда с какого боку?

ИК: Так сложилось. Вообще-то, я окончил английскую школу.

ЮР: Чтобы было понятно читателям: не в Англии, а в Свердловске. И что же, она была так хороша, что давала язык на профессиональном уровне?

ИК: Тогда я об этом, конечно же, не думал. Но мы росли, читая английские книжки, слушая рок-н-ролл. Наша школа на 80 % была полностью укомплектована преподавателями английского языка — «шанхайцами». Один из них был выпускником Кембриджа, еще несколько окончили другие английские колледжи.

ЮР: Вы имеете в виду волну послевоенной реэмиграции из Шанхая?

ИК:

Свердловск был одним из десяти городов, где дозволялось селиться «шанхайцам», притом самым близким к центру. Эти люди оказали огромное влияние на культурное развитие — не Свердловска, а вот именно Екатеринбурга. Они преподавали и в УрГУ, и в УПИ, и в архитектурном, и много где еще. Кстати, заведующий кафедрой иностранных языков УрГУ был в свое время одним из организаторов Новозеландской компартии. Думаю, многим значительным Екатеринбург обязан «шанхайцам». Хотя и не им одним. Город был интернациональным, ссылочным. Москва выкидывала туда, как на помойку, все, что считала непригодным для себя.

ЮР: А Свердловск жил по принципу: доброму вору все в пору?

ИК: Да мы и не могли выбирать.

ЮР: А почему все-таки химия?

ИК: Это самая волшебная из всех наук. В ней происходит реальная трансмутация веществ и субстанций. Фактически химия и поэзия неразрывны. Они связаны между собой тайными отношениями — через алхимию. С помощью химии можно убить человека, взорвать здание. И мы этим занимались.

ЮР: Человеков убивали?!

ИК:

Нет, конечно, но активно занимались взрывным делом.

ЮР: Так все мальчишки занимаются!

ИК: Мы занимались в серьезных масштабах. Когда я прочитал описание взрывов в лондонском метро, то понял: это те бомбы, которые мы делали в середине 1970-х.

ЮР: Недоиграли в детстве, потому и стали заниматься химией?

ИК: Это оказалось проще всего: я к тому времени был победителем Всесоюзной олимпиады по химии, и не нужно было сдавать экзамены. Я поступил в Ленинградский университет — уж очень любил Питер, часто туда ездил. Проучившись два года, я приехал на лето домой и познакомился со своей первой женой. Она училась в Свердловской консерватории и не хотела никуда переводиться. Пришлось перевестись мне, и заканчивал я уже УрГУ.

ЮР: По специальности хоть сколько-то работали?

ИК:

Три года, в Институте электрохимии Уральского научного центра.

ЮР: А для души писали стихи?

ИК: Я их писал еще со школы.

ЮР: Когда и как поэзия стала рок-поэзией?

ИК: Это произошло достаточно случайно. Была компактная среда, и там все этим увлекались. Существовало четкое представление о том, как должно выглядеть искусство. Мы высказывали себя доступными способами. Это было круто, подпольно, хаотично. Привлекало девушек в конце-то концов.

ЮР: Уже тогда вы писали для каких-то определенных групп?

ИК: Была тусовка, в которой все работали со всеми. Все происходило ситуативно: сегодня случайно собрались эти, а завтра — те. Была нормальная органическая жизнь, как в любой творческой коммуне, где никогда нельзя сказать наверняка, кто у кого чего взял и кто кому чего дал. Сейчас не так: ходишь на работу, там творишь, а потом приходишь домой, ешь макароны и смотришь телевизор. А тогда все было слито.

ЮР: То есть в одном и том же месте жили, творили и ели макароны?