Том 3. Позолоченный век

— Да, похоже на то, — согласился сквайр, очень заинтересованный. Нередко мирный житель захолустья больше увлекается такими рискованными предприятиями, чем более искушенный делец, знающий, как они ненадежны. Просто поразительно, сколько священников Новой Англии в пору нефтяной лихорадки рискнули вложить свои сбережения в нефть. Говорят, маклеры с Уолл-стрит заключают массу мелких сделок по поручению провинциального духовенства, движимого, без сомнения, похвальным желанием облагородить нью-йоркскую биржу.

— Мне кажется, риск не так уж велик, — подумав, сказал сквайр. — Один лес стоит больше, чем закладная; а если там есть еще и залежи угля, так это целое состояние. Хотите весной сделать еще попытку, Фил?

Хочет ли он! Если бы получить хоть небольшую поддержку, он сам возьмется за кирку и тачку, станет питаться одним черствым хлебом. Только дайте ему еще раз попробовать!

Вот как случилось, что осторожный старый сквайр Монтегю был вовлечен в рискованную затею нашего молодого героя, и покой его безмятежной старости нарушили тревоги и надежды на неслыханную удачу.

— Разумеется, я этого хочу только ради мальчика, — говорил он. Старику не чужды были человеческие слабости: рано или поздно он должен был, как и всякий другой, «попытать счастья».

Должно быть, женщины от природы лишены предприимчивости, потому-то они и не увлекаются, как мужчины, биржевыми спекуляциями и поисками ценных ископаемых. Только безнравственная женщина способна втянуться в какую бы то ни было азартную игру. И Алиса и Руфь не слишком радовались тому, что Филипп вновь принимается за поиски угля.

Но Филипп ликовал. Он писал Руфи такие письма, как будто богатство уже у него в руках, а давящая тяжесть, нависшая над домом Боултонов, уже погребена в недрах угольной шахты. К весне он приехал в Филадельфию с вполне созревшим планом нового наступления. Ничто не могло устоять перед его восторженной верой в успех.

— Филипп приехал! Филипп приехал! — кричали дети, словно в дом опять вошла большая радость. И эти слова, как припев, звучали в сердце Руфи, когда она отправлялась в утомительный больничный обход. А мистер Боултон, глядя на энергичное лицо Филиппа и слушая его веселый, бодрый голос, впервые за долгие месяцы почувствовал, что мужество возвращается к нему.

Руфь теперь окончательно отвоевала себе свободу действий, и не Филиппу было вступать с нею в спор, ведь ее решимость и трудолюбие уже принесли плоды, а он еще неизвестно когда добьется удачи. Руфь была, как никогда, уверена в своей правоте и в том, что она может сама о себе позаботиться. И, пожалуй, за работой она не слишком прислушивалась к тайному голосу, что негромко пел внутри, радуя девичье сердце: «Филипп приехал…»

— Хорошо сделали, что приехали, — сказала она Филиппу. — Я рада за папу. Вы ведь знаете, как папа на вас надеется. Папа думает, что женщине долго не выдержать, — прибавила она с той особенной улыбкой, которая всегда несколько озадачивала Филиппа.

— А вы не устаете иногда от этого постоянного напряжения? — спросил Филипп.

— Устаю? Ну, я думаю, все устают. Но это чудесно — быть врачом. А вы хотели бы, чтобы я надеялась не только на себя, Филипп?

— Д-да, пожалуй… — сказал Филипп, нащупывая почву, можно ли высказать то, что у него на душе?

— Ну, а вот сейчас на что я должна надеяться? — спросила Руфь не без язвительности, как показалось Филиппу.

— Конечно, на… — он не договорил, вдруг подумав, что при нынешнем положении дел он слишком ненадежная опора для кого бы то ни было и что эта девушка, уж во всяком случае, столь же независимый и самостоятельный человек, как и он.

— Я не то хотел сказать, — начал он снова. — Но я люблю вас, вот и все. Неужели я для вас ничто? — Филипп глядел почти с вызовом, как будто его слова должны были смести все хитроумные условности, бог весть почему обязательные между мужчиной и женщиной.

Быть может, Руфь поняла это. Быть может, она поняла, что не следует заходить слишком далеко в своей теории о равенстве сил, которое должно предшествовать союзу двух сердец. Быть может, порою она чувствовала себя слабой, и в конце концов ей очень не хватало ласкового сочувствия и нежной заботы Филиппа. Что бы ни было тому причиной — загадка, старая, как мир! она просто посмотрела на Филиппа и тихо сказала:

— Вы для меня — все!

Филипп порывисто сжал ее руки в своих и заглянул ей в глаза, а Руфь упивалась лучившейся в его взгляде нежностью, которой так жаждет женское сердце.

— Филипп! Иди сюда! — громко позвал маленький Эли, распахивая дверь настежь.

И Руфь убежала к себе, и опять ее сердце пело — на этот раз громко, словно готовое разорваться от счастья: «Филипп приехал!»

Вечером Филипп получил телеграмму от Гарри:

«Суд начинается завтра».

ГЛАВА XX

ПРЕДВАРИТЕЛЬНАЯ ПРОЦЕДУРА В КОНГРЕССЕ. СЕЛЛЕРС СПРАВЕДЛИВО ЧУВСТВУЕТ СЕБЯ ОСКОРБЛЕННЫМ