Том 3 Сага о Форсайтах. Книга 2

Новый год был в воскресенье, а в понедельник гости разъехались. После обеда Динни прилегла на кровать и заснула. Сумерки постепенно угасли, и в комнате стало темно. Ей приснилось, что она стоит на берегу реки. Уилфрид держит её за руку, показывает на дальний берег и говорит: «Ещё одну реку, ещё одну реку надо переплыть!» Держась за руки, они сошли к воде, но тут её окружил мрак. Она перестала ощущать руку Уилфрида и в ужасе вскрикнула. Почва ускользнула из-под ног; она поплыла по течению, тщетно стараясь ухватиться за что-нибудь руками, а его голос звучал всё глуше: «Ещё одну реку, ещё одну реку надо переплыть» — и наконец замер, как вздох. Динни очнулась в смертельной тревоге. В окно она увидела тёмное небо, верхушка вяза как будто мела по звёздам, ночь была без единого звука, без запаха, без цвета. Динни продолжала лежать неподвижно, глубоко дыша и стараясь победить свой страх. Она давно не ощущала Уилфрида так близко, не ощущала так мучительно своей утраты.

Наконец она встала, умылась холодной водой и падошла к окну, глядя в звёздный мрак, всё ещё слегка вздрагивая от испытанной во сне острой душевной боли. Ещё одну реку…

Кто-то постучал в дверь.

— Да?

— Мисс Динни, я насчёт старой миссис Пьюрди. Говорят, она помирает. Там сейчас доктор, но…

— Бетти? Мама знает?

— Да, мисс, она сейчас туда собирается.

— Нет! Пойду я. Задержите её, Энни!

— Хорошо, мисс. С ней удар. Сиделка прислала сказать, что ничего нельзя поделать… Зажечь вам свет, мисс?

— Да, зажгите.

Слава богу, наконец удалось хоть провести электричество!

— Налейте мне, пожалуйста, в эту фляжку коньяку и приготовьте в холле резиновые ботики. Я сойду вниз через две минуты.

— Хорошо, мисс.

Надев свитер и тёплый капор, она схватила меховое пальто, сбежала вниз и задержалась лишь на мгновение у двери матери — сказать, что уходит. Затем надела ботики, взяла фляжку и вышла. Её обступила темнота, однако для января ночь была не холодная. Земля обледенела, а Динни не взяла с собой фонаря, и она шла полмили чуть не четверть часа. Перед домиком стояла машина доктора с зажжёнными фарами. Тихонько открыв дверь, Динни вошла в первую комнату. Горел огонь в очаге и одна свеча. Обычно здесь было полно народу, тепло и уютно; а теперь комната опустела, остался только щегол в своей большой клетке. Затем Динни открыла дощатую дверку, ведущую на лестницу, и поднялась наверх. Тихонько толкнув ветхую дверь, она остановилась на пороге. Лампа стояла на подоконнике, и низкую спальню наполнял полумрак. В ногах двухспальной кровати стояли доктор и местная сиделка и шёпотом разговаривали. В углу у окна Динни увидела скрючившегося на стуле человечка, мужа умирающей; его руки лежали на коленях, сморщенное личико с вишнёвыми щёчками слегка подергивалось. Старая хозяйка этого домика лежала на старой кровати, лицо её казалось восковым, и все морщины на нём как будто разгладились. С губ срывалось едва уловимое, прерывистое дыхание. Глаза были полуоткрыты, но взгляд ничего не выражал.

Доктор подошел к двери.

— Я ее усыпил, — сказал он. — Не думаю, чтобы сознание к ней вернулось. Что ж, для неё, бедняжки, так лучше. Если она очнётся, сиделка даст ей ещё лекарства. Сделать ничего нельзя, можно только облегчить конец.

— Я останусь тут, — сказала Динни.

Доктор взял её руку.

— Смерть лёгкая. Не огорчайтесь, дорогая.

— Бедный старый Бенджи! — прошептала Динни.

Доктор пожал ей руку и спустился вниз.

Динни вошла в комнату. Воздух здесь был спёртый, и она оставила дверь приоткрытой.

— Я посижу, сестра, если вам нужно сходить куда-нибудь.

Сиделка кивнула. В своём аккуратном синем платье и чепце она казалась нечеловечески равнодушной, только брови были чуть нахмурены. Они постояли рядом, глядя на восковое лицо старухи.

— Мало теперь таких, как она, — вдруг прошептала сиделка. — Ну, я пойду захвачу, что нужно, и вернусь через полчаса. Да вы присядьте, мисс Черрел, не утомляйте себя.

Когда она ушла, Динни направилась к забившемуся в угол старику.

— Бенджи!